В городе по имени Миш не светится ни одно окно.
Нет, не так.
Два окна все же имеются – те самые, за которыми горят недобрые сполохи. Даже оказавшись в самом эпицентре метели, поздно ночью, преследуемая стаей голодных волков, Белка ни за что бы не постучала в эти окна. Там, внутри, еще хуже, чем снаружи. Там нет спасения.
Ни для кого.
– …Ферзь бьет слона, – неожиданно сказал Лазарь. – Шах и мат.
Это не относилось к сцене за обеденным столом (Лазарь просто передвинул крошечную фигурку на крошечной шахматной доске), но прозвучало издевательски. Последнее слово осталось не за Астой, не за Маш, не за заиндевевшим Мишем – за чужаком.
– Заткни пасть, – посоветовала Лазарю Маш, нисколько не похожая на слона.
– Шах и мат, – упрямо повторил тот.
– Не стоит принимать все, что говорят, на свой счет, – неожиданно вступилась за Лазаря Аста. – Ты не центр вселенной. Как только поймешь это – жизнь заметно облегчится.
Еще одна стрела, пущенная точно в цель. Кажется, она влетела прямо в рот Маш, иначе чем объяснить, что губы ее стали кроваво-красными? Белка даже испугалась, что кровь вот-вот хлынет – целый поток, бурный и неостановимый. Он сметет на своем пути не только Асту и Миша, но и Шило, и Лёку, и Лазаря, и собаку Дружка.
И крошечные, совершенно беспомощные шахматы.
Почему Белка испытала острую жалость именно к шахматам, а не – к примеру – собаке никакому логическому объяснению не поддавалось. Шахматы – предмет неодушевленный, и в этом они немного похожи на своего хозяина, Лазаря. Все делают вид, что он – пустое место. Ему частенько забывают поставить тарелку, ему достаются самые маленькие сырники, самые жилистые куски мяса и компот без ягод. Но незаметно, чтобы Лазарь особенно страдал. Он безропотно проглатывает и сырники, и мясо, и компот. В отличие от бутуза Гульки он никогда не просит добавки; в отличие от своей сестры Таты он никогда не отказывается от манной каши. Где он проводит дни – никому не известно, но у него есть удивительная способность внезапно вырастать перед глазами: Белка пару раз испытала эту внезапную материализацию на себе – ощущение не из приятных. И если в первый раз она просто испугалась и вскрикнула, то во второй раз задумалась о природе Лазаревой материализации.
Лазарь похож на паутину, которую обычно плетут кругопряды.
Паутина вырастает перед ничего не подозревающим насекомым совершенно неожиданно. И в тот самый момент, когда уже ничего нельзя изменить, – остается только дергаться в тенетах в ожидании самого худшего. Хорошо еще, что Лазарь – не кругопряд, а Белка – не насекомое.
– Фуу-х! – вскрикивает она при встрече. – Ты меня напугал!..
– Извини, пожалуйста, – обычно отвечает Лазарь. – Я не хотел.
Лазарь – очень вежливый мальчик. Он не похож на одноклассников Белки и на тех ребят, что живут в ее дворе. Отпетые хулиганы, вот кто они такие! А Лазарь – вежливый и тихий. Поначалу Белка думала, что подружится с ним, выгоды от этой дружбы очевидны: она получает готового рыцаря на шахматном коне, а он – избавляется от одиночества, да и ягоды в компоте ему обеспечены. Белка даже робко поинтересовалась шахматами – по ее мнению, это очень интересная, загадочная игра, жаль, что в их семье шахматы не в чести.
Папа и мама предпочитают нарды, иногда они бросают кубики и передвигают шашки целыми вечерами; нарды – лишнее напоминание о Каракумах и Кызылкуме. Для Белки расставание с большими пустынями прошло безболезненно, зато не было дня, чтобы папа и мама не вспоминали о них.
Папа и мама скучают.
– Скучаешь по дому? – спросила как-то Белка у Лазаря.
– Нет.
– Значит, тебе здесь нравится?
– Нет.
– А есть место, которое тебе нравится? Больше всего?
– Нет.
– Ты на все вопросы отвечаешь «нет»?
– Нет.
Белка прыснула, а Лазарь невозмутимо приподнял малютку-фигуру над доской и водрузил ее на соседнюю клетку.
– Научишь меня играть в шахматы?
– Нет.
– Почему?
– Потому что научить играть в шахматы нельзя. Каждый учится сам. Как перс Вазургмихр.
– И ты научился сам… как этот перс?
– Да.
– Ну и дурак!..
Лазарь никак не отреагировал на оскорбление, лишь дал себе труд снисходительно улыбнуться. Но отныне о дружбе с ним можно было даже не мечтать. А Белкина невысказанная симпатия к чужаку не только улетучилась, но и сменилась на прямо противоположное чувство: неприязнь. Неприязнь была такой же едва уловимой, как и симпатия, она сидела где-то глубоко внутри и старалась лишний раз не высовываться, не слать злорадные ухмылки в окружающее пространство. Лазаря шуганули старшие? – хорошо!.. У Лазаря пропала ладья с доски – очень хорошо!!! Ладья нашлась? – жа-аль!.. Кто-то сунул Лазарю дохлую сколопендру под подушку? – Белка знает, что это сделал Шило, но никогда его не выдаст!..
Впрочем, атаки на Лазаря не назовешь террором, они были единичными и носили спонтанный характер. Не в последнюю очередь потому, что паутинка окончательно слилась с пейзажем. Если в самом начале своего пребывания в доме Парвати Лазарь выглядел инородным телом и легко вычленялся глазами, то теперь… он стал почти прозрачным!
Как паук во время линьки.
Заметить его можно было, лишь сильно напрягая зрение. Иногда Белка специально пялилась на старый колодец в саду, или на расщелину в скале (скалы обрамляли маленькую естественную бухту с галечным пляжем), или на ровные ряды виноградника – рано или поздно, вследствие особого преломления солнечных лучей, на их фоне проявлялся Лазарь с неизменными шахматами.
Интересно, прибегают ли к подобным экспериментам остальные?
К каким-то экспериментам – да, но Лазарь их объектом не является. Маш и Аста слишком заняты ненавистью друг к другу, малоприятная обеденная сцена завершилась и вовсе зловеще:
– Тебе не жить, чухонская дрянь!..
Бэнг-бэнг-бэнг.
Ноябрь. Полина
…– Так когда же все-таки приедет Сережа? – спросила Полина.
Лёка поморщился и виновато развел руками – главного-то он и не узнал. Главное так и осталось запертым в утлом корпусе мобильного телефона. Или было потеряно на ходу, выпало из дырявой Лёкиной головы. Сколько ему сейчас? Чуть за сорок, но он по-прежнему Лёка, тихий деревенский дурачок, даунито. Впрочем, сорок ему не дашь, а… сколько? Ни одного седого волоса не сыщется в Лёкиной шевелюре, морщин тоже немного – разве что у губ залегла горькая складка: все те, кого он любил, к кому был привязан, – мертвы. Это естественный ход событий, сначала не стало Дружка и Саладина (лошадь и собака умерли от старости).
А теперь и Парвати отошла в мир иной.
