Сережа никогда и никому не угрожал. Напротив, был любящим внуком и братом – не чета всем собравшимся в доме Парвати. Он – пусть и опосредованно – помог Полине, когда она больше всего нуждалась в помощи, он был нежен с ней – тогда, в детстве. Так что —
Давай, трусюндель!
Толкнув дверь, она сделала шаг в темноту. Тьма была кромешной, и рассчитывать, что глаза привыкнут к ней, не приходилось. Полина уже потянулась к спасительному фонарику, когда неожиданно зажегся свет. Вскрикнув от неожиданности, она позвала:
– Сережа!..
Ответа не последовало, а свет, поначалу довольно тусклый, с каждой секундой становился все ярче: очевидно, в плафон над головой Полины были вставлены энергосберегающие лампочки. Прихожая, в которой она оказалась, представляла собой просторное помещение. Пустынное – если уж быть совсем точным. Невысокий, красного дерева, комод, зеркало в золоченой раме прямо над ним да китайская напольная ваза – вот и все обитатели этого помещения. В зеркале отражалась картина, висевшая на противоположной стене: парусник, застигнутый бурей в открытом море. А комод украшали две вазы поменьше – с живыми цветами.
Маттиола!
Цветок ее детства, цветок того трагического августа! Скромный садовый житель, что так нелепо и трогательно смотрится в дорогущих фарфоровых вазах. Странно, что он вообще появился здесь, ведь время его цветения давно прошло.
Но маттиола выглядит свежей, срезанной и поставленной в воду каких-нибудь пять минут назад. И тот, кто возился с ней, наверняка в доме!
– Эй! – еще раз крикнула Полина. – Есть здесь кто? Сережа!..
Там, за пределами освещенной прихожей, начинался полумрак, и в этот полумрак вела бледно-сиреневая ковровая дорожка с длинным ворсом. Наверное, нужно снять ботинки, чтобы не оставлять следов. И скинуть, наконец, дождевик. Полина повертела головой в поисках вешалки, но так и не нашла ее. Довольно странно украшать дом цветами и китайскими вазами и не позаботиться о такой полезной мелочи, как вешалка. Она просто оставит дождевик у дверей, вот и все.
Прежде чем переступить порог комнаты, Полина обернулась и еще раз оглядела прихожую: входная дверь (еще не поздно уйти!), цветы из детства (поздно, поздно уходить!), картина с парусником… А вот это ускользнуло от ее внимания – Салфетки!
Белые вязаные салфетки, на которых стоят обе вазы с маттиолой. Точно такие же салфетки вязала Парвати, в ее старом доме и шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на них. Они и сейчас водятся там в изобилии, они пережили свою создательницу и ни капли не изменились, разве что пожелтели от времени. Чего не скажешь о салфетках в прихожей, сияющих белизной.
Милый, милый Сережа! Милый и сентиментальный и хранящий память, ничем другим нельзя объяснить появление этих мещанских раритетов в его новом доме. Умном доме, где вмонтированные в стену фотоэлементы реагируют на движение и свет включается сам собой. О том, что это – именно умный дом, говорит и небольшая пластиковая плашка на стене, около входной двери. Прямо под панелью с небольшим экраном. Должно быть, на экран транслируется изображение с улицы, от ворот и калитки, но сейчас он черен: внешнее освещение отключено.
Несколько шагов – и Полина уже в комнате. Темнота сменяется светом – одновременно вспыхивает сразу несколько светильников. Настенные бра, высокие причудливые лампы из бумаги – одна, другая, третья, такие Полина уже видела – на старых японских гравюрах, в фильмах, где действие происходит на острове Кюсю, на острове Хоккайдо. Там, в мягкой тени, которые они отбрасывают, вот-вот должен появиться Сережа.
Но Сережа не появляется.
И комната вовсе не комната – большой зал. Мебели почти нет, и ее отсутствие делает зал еще огромнее. Где-то, в дальнем его конце, просматриваются очертания лестницы. Справа от лестницы – небольшой коридорчик (неизвестно, куда он ведет, скорее всего – на кухню и в подсобные помещения). Два глубоких кресла стоят прямо посередине зала, они накрыты белыми чехлами: такие чехлы призваны предохранять мебель от пыли во время длительного отсутствия хозяев. Если бы сейчас было лето, то зал оказался бы до краев наполнен солнцем – так много в нем окон. Окна – огромные, в пол – служат стенами зала, но сейчас они закрыты жалюзи.
Есть еще резной столик с мраморной столешницей – он стоит между креслами. Как хорошо было бы сидеть здесь с Сережей, в разгар солнечного дня, с открытыми окнами, сквозь которые проникает легкий ветерок и доносится едва слышный шум моря! И пить вино, и болтать обо всем на свете, время от времени поглядывая на картины, развешенные в простенках. Картин несколько, но сосредоточиться можно и на одной: их сюжеты повторяют друг друга и повторяют сюжет скромного полотна из прихожей – парусник, застигнутый штормом. Если подойти поближе и вглядеться в судно, наверняка прочтешь его название —
«НЕ ТРОНЬ МЕНЯ!»
Полина нисколько в этом не сомневается.
Конечно, в картинах есть что-то настораживающее: зачем плодить близнецов? Но, подумав, она находит объяснение и этому – Сережа трепетно относится к прошлому. И не просто к прошлому – их общему прошлому, их трагическому и прекрасному августу. Он хочет, чтобы его Белка знала: он ничего не забыл! Все говорит об этом, куда ни кинь взгляд.
Раз-два-три, Сережа – выходи!
Кажется, она произнесла это вслух, и гулкое эхо разнесло ее голос по всему залу. Эффект оказался потрясающим: выходи, выходи, выходи! – повторяли маленькие невидимые Белки на разные лады. Трудно остаться равнодушным к такой мольбе, но Сережу не пронять. Он и не думает появляться, и Полина бессильно опускается на краешек кресла. И только теперь замечает, что столик, издали казавшийся пустым, вовсе не пуст.
Шахматы.
Сережа мог бы позволить себе любые – из ценных пород дерева, из нефрита, да хоть бы из золота, но… Это совершенно ничтожные пластмассовые карманные шахматы, точно такие же… с какими не расставался Лазарь!
Голову Полины как будто стянуло железным обручем, кровь прилила к щекам, в виски бьют маленькие молоточки – нет-нет, Сережа не мог так поступить с ней! Ведь это он спас ее, вытащил из грота с мертвым мальчишкой. Он был рядом, когда Белка заболела после всего пережитого, он прекрасно знал, как она страдает.
Шахмат на крошечной доске намного меньше, чем должно быть: не хватает белого и черного коней, черной королевы. А белая лишилась своего повелителя. Три из четырех флангов на доске полностью оголены, нет большинства пешек. Куда подевались фигуры? Они не завоеваны противником, иначе бы находились тут же, на столике, – так где же они?
Стены зала устремляются ввысь, кресла и столик увеличиваются в объемах, картины в простенках кажутся больше, чем были еще несколько минут назад. Не криминально больше, не настолько, чтобы Полина почувствовала себя Алисой в Стране чудес, отхлебнувшей из флакончика и уменьшившейся.
Она чувствует себя… Белкой.
Белкой, которой исполнилось одиннадцать!
