– О чем вы думаете, Андрей Георгиевич? – сердито спросил Журавушкин через пару минут. – Запомните: вы не должны молчать, тем более, так долго.
– Получается, у нас с Рарой тоже все было общее. И этот ключ…
– Где он лежал?
– У меня в спальне.
– А Рара часто заходила в вашу спальню? То есть, заходила ли она в вашу спальню после того, как в вашей жизни появилась Настя?
– Да, – признался Ромашов.
– А вы знаете, как это выглядит со стороны?
– Догадываюсь.
– Это была ваша инициатива или ее?
– Общая.
– Где в это время была Настя?
– В салоне красоты, в одном из модных бутиков, с подружками в кафе… Почем я знаю?
– А вам лично ситуация не кажется странной? Ваша невеста тщательно собирает справки на травматику. Она могла купить оружие неофициально. ОООП. Огнестрельное оружие ограниченного поражения, – расшифровал Журавушкин, поймав недоумевающий взгляд своего пассажира. – Извините, я адвокат. Я привык не только говорить, как адвокат, но и думать, как адвокат. Травматику купить довольно просто, и не обязательно официально проходить всю эту волокиту. Это ведь довольно утомительно. Вопрос: зачем она это сделала?
– Я не знаю.
– Была какая-то определенная цель, – уверенно сказал Журавушкин. – Если мы в этом разберемся, мы узнаем истину. Что-то тут не так.
– Мы, кажется, приехали, – Ромашов кивнул на красное кирпичное здание по левую руку. – Следственный комитет.
– Вы здесь уже бывали?
– Просто у меня хорошее зрение. И я умею читать. Там вывеска есть.
Они припарковались и вылезли из машины.
– После того, как вы меня представите, я получу свидание со своей клиенткой, – сказал Аркадий Журавушкин перед тем, как войти в здание Следственного комитета. – Хотите вы ей что-то передать? Так, чтобы это знали только она и вы?
Ромашов слегка замялся, потом сказал:
– Постарайтесь ее успокоить. Скажите, что я сделаю все, чтобы она вскоре вышла на свободу. Пусть немного потерпит.
– Я понял.
После того как Журавушкин вручил следователю ордер и предъявил свое адвокатское удостоверение, официальная часть была завершена. Представление и обмен верительными грамотами. Теперь они могли приступить к работе.
Следователь, коротко подстриженный мужчина с квадратной нижней челюстью, с ног до головы осмотрев Аркадия Журавушкина маленькими глазками, похожими на буравчики, удовлетворенно кивнул и сказал им обоим:
– Садитесь. Вы очень вовремя. Я как раз собирался предъявить вашей клиентке обвинение. Значит, Аркадий Валентинович, вы беретесь за ее защиту, несмотря на всю очевидность ситуации?
– Это решит суд, – сказал Журавушкин. – Сначала я хотел бы поговорить с Раисой Гавриловной. Это возможно?
– Разумеется, – кивнул следователь. – Вы знаете правила. Можете встречаться со своей клиенткой, когда угодно и сколько угодно. Ее сейчас приведут. Что же касается вас… – он посмотрел на Ромашова. – Лицо мне ваше знакомо.
– Я актер.
– А! То-то я смотрю: где-то я вас видел. Ваша фамилия… – следователь полез в бумаги.
– Ромашов, – тихо сказал актер. – Андрей Ромашов.
– Что-то слышал, – буркнул следователь. – Лично я телевизор не смотрю. Одно гуано показывают.
Журавушкин внимательно следил за выражением лица актера. Чувствителен ли укол для самолюбия Ромашова? Он ведь звезда! Умеет ли Андрей Георгиевич держать себя в руках? Не обидчив ли?
Ромашов держался прекрасно. Ресницы-шторы почти закрыли его глаза, Ромашов смотрел в пол. Или в стол. Ни один мускул на его лице не дрогнул, оно было печально и несчастно. И, как вынужден был признать Журавушкин, прекрасно. Если бы он был женщиной, то повесил бы фотографию Ромашова на стене в своей спальне. Интересно, а где ее прячет Галина?
Аркадий Валентинович задумался и невольно вздрогнул, когда услышал новый вопрос следователя. Тот обращался к Ромашову:
– Простите, кем вы приходитесь обвиняемой?
– Подозреваемой, – поправил Журавушкин.
– Не учите меня протоколу. Лично я уверен, что убила Райская.
– Раевич, – опять поправил следователя Журавушкин. – Надо внимательнее работать с материалами и быть точнее в формулировках.
– Я уже понял, что мы с вами друзьями не станем, – огрызнулся следователь.
– Защита и обвинение друзьями быть не могут. Потому что я тоже вижу: вы настроены против моей клиентки. Но мы можем сотрудничать, чтобы вместе найти истину. И не допустить того, чтобы человек, невиновный в преступлении, отбывал за него срок.
– Я представляю интересы четы Раевичей, – вмешался в перепалку Ромашов. – В частности Ефима Ивановича, мужа Рары. Раисы… – он слегка замялся, – Гавриловны.
– А где сам муж? – насмешливо посмотрел на него следователь.
– Он… не слишком хорошо себя чувствует.
– А вы, значит, хорошо.
– Достаточно хорошо, чтобы позаботиться о защите своей… Своего пресс-секретаря.
– Ах, вот как! Вы, значит, своего сотрудника защищаете! И ценный, должно быть, сотрудник!
– Послушайте, не будем сейчас докапываться, кто с кем в каких отношениях состоял, – вмешался на этот раз Журавушкин. – Не об этом сейчас речь. Мы говорим о том, насколько необходимо оставить мою подзащитную в заключении.
– А я стараюсь быть точнее в формулировках, – насмешливо сказал следователь. – Вы ведь сами указали мне на мой непрофессионализм. Вот я и стараюсь исправиться.
– Я могу ее увидеть? – тихо спросил Ромашов.
– На основании чего? Будь вы ее мужем, я бы еще подумал. Я готов предоставить Раисе Гавриловне свидание с ее законным супругом, в обмен на признание вины. Но вы-то тут, с какого боку?
– Мы долгое время состояли… Господи, сколько можно меня мучить? – Ромашов взялся руками за голову и застонал. Как показалось Журавушкину, немного театрально. – Эта женщина мне дорога, понимаете? – Андрей Георгиевич опустил руки и в упор посмотрел на следователя. – Это все нелепость. Все, что случилось. Какая-то ошибка, ее и моя.
– А вот у меня другие сведения, – следователь полез в папку. – Я выдвигаю обвинение в преднамеренном убийстве… И вот что, господин актер: перестаньте тут кривляться. Эмоции оставьте для дамочек. Я уверен, вы своим бабам… Простите любовницам, счет потеряли. Одной больше, одной меньше, какая разница?
– Какая разница?!
«Она любила его, как любят в последний раз, со всем неистовством страсти…»
– Ты точно не поедешь?
– У меня голова болит. – Рара потянулась и подложила под спину подушку.
