– Не спешите, – поморщился Ромашов. – Давайте поговорим о последствиях. Во-превых, все сочтут, что вы просто дурак. У вас нет ни единого доказательства моей вины. Василиса Петровна умерла, Даша моя невеста, она ни слова не скажет против меня. Фима? Он до сих пор уверен, что убила его жена. Я его видел там, в саду. Он метался, как заяц, и потерял очки. В темноте и при такой близорукости он меня не разглядел, хотя я стоял буквально в двух шагах. Зато я его видел прекрасно! Кто еще? Рара? Да кто ж ей поверит? Понятно, что она себя выгораживает. Итак, свидетелей у вас нет. И второе… Если вы все-таки объявите меня убийцей, на следующий день я пойду к следователю, который ведет дело о самоубийстве Василисы Петровны. И потребую, чтобы вас допросили. Я использую все свои связи, а их у меня немало. Я найму адвоката. И все меня поймут. Статью «доведение до самоубийства» никто не отменял. В тюрьму вы вряд ли сядете, но адвокатского удостоверения лишитесь, сто процентов. Судья уже направила постановление в адвокатскую палату о дисциплинарном взыскании относительно вас. Это останется без последствий, если вы завтра не будете упоминать мое имя в связи с убийством Насти. И будет иметь самые серьезные последствия, если скажете правду.
– Вы меня шантажируете!
– Да, – спокойно сказал Ромашов. – Все видели ваше безобразное поведение в зале суда в тот день. Вашу бессмысленную жестокость в отношении пожилой женщины. У меня десятки свидетелей.
– Но ведь это вы меня спровоцировали! Это вы, по сути, убили Василису Петровну! Вы заставили ее покончить с собой!
– А все думают, что вы, Аркадий Валентинович. Признайте, что я вас переиграл. Я ведь прекрасно понимал, что становлюсь одним из подозреваемых. Если не главным. Что подумают в первую очередь на меня. И как мне отвести удар? Кричать, что это клевета? Изо всех сил топить Рару? Тогда меня точно заподозрят. А вот если я найму дорогого адвоката и стану всеми силами вытаскивать ее из тюрьмы, одновременно подкидывая вам факты, свидетельствующие о ее виновности, вы никогда и ни за что не подумаете на меня. Вы что же полагаете, Кристина оказалась летом в Москве случайно? Или Родницын пришел в суд тоже по чистой случайности? Я прекрасно знал, кто мне пригодится, а кто нет. Но главную ставку я, конечно, сделал на вас. Выбирайте: пять минут позора, или нищета на всю оставшуюся жизнь. Потому что вы ничего другого делать не умеете. Чем вы будете жить? Неужели пойдете в дворники? – насмешливо сказал Ромашов. – Или, может, в официанты? Не верю. За счет жены жить не получится. Галина вас бросит, когда вас выпрут из адвокатов. Ваш брак давно уже держится не на любви, а на привычке и материальном достатке. Как только вы его лишитесь – семья развалится. Я ведь давно за вами наблюдаю. Немалую часть вашей жизни составляет вкусная еда. Вы любите хорошо покушать, Аркадий Валентинович. А еще вы любите бездельничать. На диванчике лежать после сытного обеда. Ну не привыкли вы вкалывать с утра до ночи, да еще за гроши. А ваша дочь? Станет она общаться с отцом-безработным? Одно дело: папа-адвокат. Дети, Журавушкин, те еще эгоисты. Подумайте хорошенько. Если вы примете правильное решение, то получите пухлый конверт. И уезжайте, слышите? Как можно дальше: в Мексику, на Бали…
Журавушкин невольно вздрогнул: он и об этом знает!
– …вашей очаровательно похудевшей супруге пора отдохнуть, – продолжал Ромашов. – Она хочет насладиться плодами своего труда: ежедневной пахоты в фитнес-клубе. Возможно, она делала это ради меня, но я не жадный. Дарю – пользуйтесь. Когда вы вернетесь, все забудется. Я буду подкидывать вам клиентов, рекомендуя Аркадия Журавушкина с самой хорошей стороны, – насмешливо сказал он. – Как человека понимающего.
– Что же вы делаете! – не удержался Журавушкин. – Да ведь это же…
– Подло, да? Отвратительно? Аркадий Валентинович, я свои проблемы решил, – добродушно сказал Ромашов. – Неважно, каким образом. Теперь я свободен. Моя неуверенность в себе, от которой я мучился долгие годы (Фима был прав), вдруг прошла. Я от нее излечился. Мне больше не нужны помощники. Толкачи. Я ни с кем не обязан делиться и ни перед кем не собираюсь отчитываться. Я далеко пойду, будьте уверены. Так надо ли со мной ссориться? Подумайте, – Ромашов, как давеча прокурор, по-приятельски хлопнул Журавушкина по плечу, и пошел к своей машине.
Домой ехать не хотелось. Там жена и дочь. Поймут ли они его выбор? Примут ли? Журавушкин вдруг представил себя официантом. Толстяк в униформе, согнувшийся в угодливом поклоне. Фу ты, черт! Да кто его возьмет в официанты? Надо ведь еще кастинг пройти! И весь день на ногах. В его-то возрасте! Или, в самом деле, в дворники?
«Он меня пугает, – подумал Аркадий Валентинович, обливаясь потом. – Но ведь он это может. Рара сама говорила: Андрей Ромашов – человек мстительный и злопамятный. Он очень тонко убирает всех со своего пути. Сегодняшнее заседание суда – тому подтверждение».
Журавушкин вдруг испугался. Мысль заработала так живо, что он представил завтрашнее заседание суда в ярких красках.
Вот он на трибуне, произносит речь. Облачает злодея Ромашова. Доказательств нет. Одни только догадки. Ромашов же словно из железа сделан, он ни за что не признается в убийстве. Все так же обливаясь потом, Журавушкин представил насмешливую улыбку актера и его недоуменный вид, когда судья будет задавать ему вопросы. Вид оскорбленной невинности.
«У меня нет ни малейшего шанса», – уныло подумал Журавушкин. После чего встал и поплелся к своей машине.
– Наконец-то! – услышал он и вздрогнул.
Откуда-то, словно черт из табакерки, высигнул Фима Раевич.
– Как же вы долго! Где вы были?! – торопливо заговорил он, вцепившись в Журавушкина.
– Ефим Иванович? Что вы здесь делаете?! – удивленно спросил он.
– Жду вас, конечно! Послушайте, я не мог бы у вас переночевать?
– У меня?!
– Понимаете, мне некуда идти, – виновато сказал Ефим Иванович и снял очки. Взгляд у него был умоляющий. – Не к Ромашову же?
– Нет, ко мне нельзя! – испуганно сказал Журавушкин. – Там жена, дочь…
«Он ведь меня уговорит. Понятно, что мы глаз не сомкнем. И я, уставший, не выспавшийся, да еще заряженный Фимой Раевичем, наговорю завтра в суде черт знает что! А мне надо выспаться и хорошенько подумать. В конце концов, жизнь на этом не заканчивается. Моя-то уж точно. Потому что я этого не хочу».
Он вдруг опять представил себя официантом. А потом безработным. Представил развод, как они с Галиной делят имущество и квартиру…
– Вам плохо? – испуганно спросил Фима. – Я видел Ромашова. Он что, с вами говорил?
– Я… Мне надо сесть…
Журавушкин открыл машину и протиснулся в салон. Фима какое-то время топтался рядом, а потом нырнул на переднее сиденье. Хлопнула дверца. Журавушкин вздрогнул.
– Какое чудовищное предательство! – горячо заговорил Раевич. – Я сначала ушам своим не поверил! Вы слышали, что он говорил?! Будто бы мы за него держались! Да я сколько раз умолял его: отпусти! Все, чего хотел, ты достиг: деньги, слава, связи. Ну, зачем мы тебе? Дай нам жить так, как мы хотим! Это же вампир! Чудовище! Да кто он был такой, до того, как моя жена стала делать его карьеру? Ничтожество! Провинциальная бездарность! Да весь уровень его общения были лишь редакторы, ответственные за кастинг! Он режиссера впервые видел только на съемочной площадке, стоя в массовке, если до этого вообще доходило! Эй, ты, пятый в первом ряду, не знаю, как зовут! Подбородок ниже, плечи шире! А теперь к нему домой генеральный продюсер приезжает! Лично контракт везет подписывать! Когда Ромашов заявился в Москву, у него не было ни денег, ни связей, ни достойного образования. Так, сельская школа. Вы знаете, кто его родители?
