— Мы для этого приложим все силы! — заверила «теща». И мысленно послала Юрия в преисподнюю.
…Оказавшись дома, она первым делом проведала своих «пациентов». Изабель по-прежнему спала, но уже не сладким сном младенца, а постанывала, шевелилась. Значит, верно написали в аннотации: снотворное действует шесть часов. Совсем скоро проснется.
А Юрий — в забытьи, но лоб пылает. В уголках рта выступила неприятная пена.
Все, к делу. Главное — наскок, неожиданность. Чтобы Изабель спросонья не смогла оценить ситуацию, не взялась бы настаивать на «Скорой помощи», официальной медицине.
Утешало одно: ее душечка и на свежую голову соображала не слишком быстро, а уж сейчас, после стресса, выпивки и снотворного…
Тамара Кирилловна присела рядом с постелью девушки. Дождалась, пока та проснется, сфокусирует взгляд на лице домработницы, прохрипит:
— Кофе!..
— Лизонька, какое кофе! — заголосила она. — С Юриком твоим совсем беда!
— Что? — Изабель села на постели.
— Температура выше сорока. Кашель страшнейший. Пневмония у него, вот что! — поджала губы домработница.
— Ой. А я думала, он отлежится… — растерянно пролепетала девушка.
— О чем ты говоришь! У него же не насморк, а серьезное заболевание: пне-вмо-ния, и очень быстротекущая!
— Так давай «Скорую» вызовем! — предложила Изабель.
— Можно и «Скорую», — пожала плечами Тамара Кирилловна. — Приедут через пару часов и в инфекционную больницу заберут. Оно ему надо? Я бы лучше пенициллин ему уколола. Прямо сейчас.
— А ты умеешь? — с сомнением произнесла Изабель.
— Не помнишь, — усмехнулась домработница, — кто тебе уколы делал, когда у тебя отит был и ты медсестре из поликлиники истерику устроила?
— Да, правда… это я еще не проснулась, — пробормотала Изабель. — Но почему именно пенициллин? Сейчас же вроде какие-то другие антибиотики есть, более современные?
— Однако основа у всех одна, — возразила Тамара Кирилловна. — К тому же именно пенициллин у нас есть. Я уже проверила — не просроченный.
— Ну… давай тогда уколем. — Уверенности в голосе Изабель по-прежнему не было. — Но, может, все-таки «Скорую» лучше? Они укол и сделают.
— Не имеют они теперь права антибиотики колоть, по новым директивам! — вдохновенно сымпровизировала домработница. — Только в больнице. К тому же у человека сильный жар, кашель. Госпитализируют его, посадят на карантин. Хотя бы для того, чтобы какую-нибудь тропическую инфекцию исключить.
— Теть Тамар, — подозрительно взглянула на нее Изабель, — а чего это ты о нем так заботишься? Ты ведь Юру терпеть не можешь!
— Не могу, — не стала спорить Тамара Кирилловна. — И забочусь я вовсе не о нем, а о тебе. И о себе. Вдруг у него правда зараза какая-то серьезная? Лучше в зародыше пресечь, чем ждать, пока на нас перекинется.
— Ой, тебя не переспоришь. И вообще, у меня мигрень. Иди, быстро делай свой укол, а потом мне кофе сваришь.
Сжала руками виски, откинулась на подушки. «Не так, наверно, и любит, — порадовалась домработница, — иначе б вскочила, побежала проведывать».
Впрочем, после того, что Юрий с нею сделал — странно, что девочка вообще продолжает с ним общаться. Правду, верно, говорят: что жертвы испытывают привязанность к своим мучителям? Или ветреная Изабель ради денег что угодно терпеть готова?
Все необходимое для укола Тамара Кирилловна приготовила заранее. Быстро и тщательно вымыла руки, протерла ладони дезинфицирующей салфеткой: внести парню инфекцию в ее планы совсем не входило. Разбила ампулу с новокаином, набрала в шприц. Перелила содержимое в пузырек с пенициллином. Белый порошок растворился почти мгновенно.
Женщина надела на иглу колпачок и приблизилась к Юрию, ласково приговаривая:
— Сейчас, милый! Сейчас тебе легче будет! Маленький укольчик, потерпи!
Парень распахнул мутные, больные глаза, что-то прошептал пересохшими губами.
Тамара Кирилловна ловко приспустила ему штаны, протерла ягодицу спиртовой салфеткой.
— Мне… у меня… — с трудом ворочая языком, проговорил Юрий.
Но пенициллин, разведенный новокаином, уже тек в его кровь. Тамара Кирилловна посильнее нажала на поршень — чтобы не успел сообразить, вырвать шприц. И лишь когда вколола пять кубиков, удовлетворенно произнесла:
— Все, дорогой. Не волнуйся. Теперь все у тебя будет просто замечательно.
Тамара Кирилловна закончила свой рассказ и взглянула на Диму с мрачным удовлетворением:
— Это я убила негодяя. Абсолютно осознанно, расчетливо и без капли жалости.
— Но мне говорили, что укол делала Изабель… — растерянно взглянул на нее Дима.
— Моя милая девочка просто защитить меня решила. Я ведь когда-то — очень давно — судима была. За растрату. Вот она сразу и сказала, что на себя всю вину возьмет. — Женщина смахнула с лица слезинку: — Все повторяла: «Тетя Тамарочка, ты ведь не знала. Ты ведь как лучше хотела… Чтоб Юрочке больно не было». А ведь я совершенно осознанно собиралась его убить. И сделала это. И отмаливать грех не собираюсь. Он заслужил свою смерть.
Полуянов обхватил голову руками. Слишком много всего навалилось за этот день. Изабель, вся в бинтах, мститель Юрий — уже несколько месяцев мертвый, странное поведение Юлии Аркадьевны…
— А что было на той флешке? — спросил он у Тамары Кирилловны.
— Дима, не надо бы вам этого видеть… — опустив голову, ответила она, — но я покажу. Все равно ведь не отвяжетесь. Только дайте мне слово. Я вас прошу, умоляю. Дайте слово, что не подадите Изабель вида, что знаете. И что эту запись никто, кроме вас, не увидит.
Денек выдался солнечным, ярким, теплым. В такую погоду особенно радуешься тому, что ты молода и красива. И нет нужды обряжаться в балахоны, чтобы скрыть лишний вес. И краситься, чтоб скрыть морщины. Да и факт, что пятнадцатиминутный «сеанс» принесет как минимум годовой доход заурядного клерка, вдохновлял чрезвычайно. А про моральную сторону вопроса Изабель старалась не думать. Юрий, конечно, прав: доля такая женская — продаваться. И лучше это сделать за большие деньги, чем за тарелку супа.
А сумма — реально! — сумасшедшая.
Неужели правда столько заплатят, не обманут?
Она бы сама на месте заказчика лучше бы новую машину себе купила. Или швейцарские часы.
Но, когда поделилась мыслями с Юрием, тот снисходительно ответил:
— Глупышка! Все это у него давно есть.
И вообще, чем ближе к делу, тем меньше он становился похож на того любимого, каким был на Сейшелах. Холодел взгляд, менялся тон. Утром поднялся в квартиру, вроде все как обычно: поцеловал, обнял. Но вместо уже привычного: «Замечательно выглядишь!», потребовал:
