— Штаб военно-морского флота?
— Конечно, сэр. Балтийская верфь.
Кент спросил:
— Правда ли, что Россия строит пять броненосцев, превосходящих размерами корабль его величества «Дредноут»?
Юркевич пожал плечами.
— Мы надеемся получить супердредноуты, но, возможно, Дума скажет нет. Слишком дорого.
— Что вы здесь делаете?
— Идея заключалась в том, чтобы встретиться с легендарным Фарли Кентом.
— Вы приехали издалека, чтобы увидеться со мной?
— Чтобы показать вам. Посмотрите. — Юркевич развернул свои чертежи на столе Кента. — Что скажете? Это усовершенствует форму корпуса?
Пока Фарли Кент изучал чертежи Юркевича, Белл отвел русского офицера в сторону и скал:
— Пожалуйста, опишите морского офицера, который сообщил вам пароль.
— Мужчина среднего роста в темном костюме. Примерно ваш ровесник — лет тридцати. Очень аккуратный, подтянутый. Усы толщиной в карандаш. Очень… как это сказать — точный.
— Темный костюм. Не мундир?
— В штатском.
— Как вы узнали, что он морской офицер?
— Он так сказал.
Строгое лицо Белла помрачнело. Он холодно спросил:
— Когда и где вы предполагаете снова с ним встретиться?
— Не понимаю.
— Вы наверняка пообещали ему рассказать обо всем, что здесь увидите.
— Нет. Я его не знаю. Как я его найду?
— Мичман Юркевич, я с трудом верю в ваш рассказ. И не думаю, что вашей карьере в царском флоте поможет, если я вышлю вас из Соединенных Штатов как шпиона?
— Шпион? — возмутился Юркевич. — Нет!
— Перестаньте водить меня за нос и расскажите, как получили пароль.
— Шпион? — повторил русский. — Я не шпион.
Прежде чем Белл сумел что-то сказать, заговорил Фарли Кент.
— Ему не нужно у нас шпионить.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что это мы должны шпионить за ним.
— О чем вы говорите, мистер Кент?
— Усовершенствованный корпус корабля мичмана Юркевича гораздо лучше, чем выглядит. — Он начал показывать различные особенности прекрасно начерченного дредноута. — На первый взгляд он в средней части кажется неуклюжим, даже толстым, и необычно тонким на носу и на корме. Можно сказать, похож на корову. На самом деле это гениально. Это позволяет усилить защиту дредноута от торпед в районе машинного отделения и арсенала, усилить вооружение и увеличить запасы угля, хотя корабль развивает большую скорость.
Он пожал Юркевичу руку.
— Гениально, сэр. Я бы использовал это, но никогда не смогу получить одобрение ретроградов из Бюро строительства кораблей. Вы на двадцать лет опережаете наше время.
— Спасибо, сэр, спасибо. Слышать такое от Фарли Кента — большая честь.
— И скажу вам кое-что еще, — продолжал Кент, — хотя подозреваю, что вы и сами уже подумали об этом. Ваш корпус подойдет для великолепного пассажирского лайнера — североамериканской борзой, которая обгонит «Лузитанию» и «Мавританию».
— Когда-нибудь, — улыбнулся Юркевич. — Если не будет войны.
Кент пригласил Юркевича пообедать вместе со своим штатом, и они принялись обсуждать только что объявленное начало строительства лайнеров «Уайт стар лайн»
[23]
«Олимпик» и «Титаник».
— Восемьсот сорок футов! — восхищался Кент, на что русский ответил:
— Я думаю о тысяче футов.
Белл поверил, что русский кораблестроитель хотел только поговорить со знаменитым Фарли Кентом. Но не поверил, что так называемый офицер, который обратился к Юркевичу в баре на Сэнд-стрит, был моряком.
Почему он сообщил русскому пароль, не требуя отчета о чертежах Кента? Как догадался обратиться к русскому? Ответ вызывал ужас. Шпион — «саботажник умов», как называл его Фальконер, — знал, на кого нацелиться в гонке дредноутов.
— Иностранные шпионы — дело для нас новое, — сказал Джозеф Ван Дорн. Босс взволнованно пыхтел сигарой в главной гостиной «Рейлроуд-клаб» на двадцать втором этаже вокзала «Хадсон терминал», ожидая поезда до Вашингтона.
— Мы охотимся на убийц, — мрачно возразил Белл. — Каковы бы ни были их побуждения, они прежде всего преступники.
— Тем не менее мы принимаем решения в незнакомой нам области.
Белл сказал:
— Я попросил парней из аналитического отдела составить список иностранных дипломатов, военных атташе и газетных репортеров, которые могут быть двойными шпионами в пользу Англии, Германии, Франции, Италии, России, Японии и Китая.
— Морской министр прислал мне список иностранцев, которых флот подозревает в шпионаже.
— Я прибавлю его к своему, — сказал Белл. — Но я хотел бы, чтобы список просмотрели специалисты и избавили нас от охоты вслепую. У вас ведь есть старый приятель, который может нажать на кое-какие пружины в государственном департаменте?
— Мягко сказано. Каннингс — офицер, который по требованию государственного департамента отправляет морских пехотинцев для боевых операций на суше.
— Он наш человек — и тесно связан с нашими заморскими атташе. Как только он частым гребнем пройдется по нашему списку, я рекомендую следить за подозрительными персонажами в Вашингтоне и Нью-Йорке вблизи верфей и кораблестроительных заводов.
— Потребуется целая армия детективов, а они обходятся дорого, — заметил Ван Дорн.
У Белла был готов ответ.
— Расходы можно списать на укрепление нашей дружбы с Вашингтоном. Правительству должна понравиться возможность опираться на «Агентство Ван Дорна» как на национальную службу со множеством опытных полевых офицеров по всему материку.
Ван Дорн улыбнулся, от этой приятной мысли его рыжие усы встопорщились, как яркое пламя.
— Вдобавок, — нажимал Белл, — я рекомендую всем сотрудникам агентства во всех иммигрантских общинах: немецкой, ирландской, итальянской, китайской — в городах, где есть верфи, прислушиваться к разговорам о шпионаже, о том, что иностранные правительства платят за сведения или саботаж. Гонка дредноутов — дело всех стран.
Ван Дорн с усмешкой задумался над его словами.
— Возможно, нам противостоит не один шпион. Говорю вам: для нас это необычное дело.
— Если не мы, — ответил Белл, — то кто?
17
Дважды за день Ледяной Уикс применил свое умение жестоко избивать, не оставляя никаких следов на тех частях тела, что не прикрыты одеждой. Это мастерство он совершенствовал с молодости, заставляя раскошеливаться продавцов и выбивая долги для акул-ростовщиков. После докеров и возчиков справиться с тощим коридорным и испуганной маленькой прачкой было проще простого. День проходит, боль усиливается. А страх растет.
