Марион спросила:
— Кто-нибудь видел японца на «Бетлехем стал уоркс»?
— Люди, которых я туда отправил, доложили, что видели убегающего человека. Но это был рослый парень. Больше шести футов. Белый. Светловолосый. Свидетели считают его немцем.
— Почему немцем?
— Очевидно потому, что, убегая, он бормотал: «Gott im Himmel!»
Марион скептически подняла бровь.
— Знаю, — сказал Белл. — Мало оснований.
— Видел ли кто-нибудь японца или светловолосого немца с Гровером Лейквудом, который упал с утеса?
— Коронер округа Уэстчестер сказал моему человеку, что никто не видел, как упал Лейквуд. Лейквуд говорил друзьям, что по выходным занимается скалолазанием, и смертельная рана у него на голове признана следствием несчастного случая. Бедняга упал с высоты сто футов. Его похоронили в закрытом гробу.
— Он поднимался один?
— Одна старуха сказала, что незадолго до происшествия видела его с красивой девушкой.
— Не немкой и не японкой? — с улыбкой спросила Марион.
— Рыжей, — улыбнулся в ответ Белл. — Предположительно ирландкой.
— Почему ирландкой?
Белл покачал головой.
— Она напомнила старой даме ее ирландскую служанку. Опять все сомнительно.
— Три различных подозреваемых, — заметила Марион. — Три разные национальности… Конечно, что может быть более общим для всех стран, чем гонка дредноутов?
— Капитан Фальконер склонен винить японцев?
— А ты?
— Нет сомнений, что японцы занимаются шпионажем. Я узнал, что перед русско-японской войной они заслали в русский флот на Дальнем Востоке множество шпионов, которые выдавали себя за маньчжурских слуг и рабочих. И, когда началась война, японцы знали о тактике русских больше, чем сами русские. Но я стараюсь не быть предубежденным. Может оказаться кто угодно.
— Высокий красивый детектив однажды сказал мне, что скептицизм — его наиболее ценное свойство, — согласилась Марион.
— Дело крупное и все разрастается. Работы по строительству дредноутов огромны, вовлечено множество предприятий; один случай, его значение, его связи — все это могло остаться незамеченным, если бы не дочь Ленгнера, которая настаивает, что ее отец не мог покончить с собой. И все равно, если бы ей не удалось добраться до Джо Ван Дорна через своего знакомого, я не стал бы свидетелем убийства бедного Аласдера. Его смерть списали бы на кабацкую драку, и кто знает, сколько еще людей было бы убито, прежде чем мы что-то заподозрили бы.
Белл покачал головой.
— Хватит разговоров. Вот идут устрицы, а нам обоим завтра рано вставать.
— Ты только посмотри на них! — Марион вытащила из раковины огромную устрицу, отправила в рот, позволила ей скользнуть в горло и спросила с улыбкой: — Мисс Ленгнер так красива, как говорят?
— Кто говорит?
— Мадмуазель Дюваль встречалась с ней в Вашингтоне. Очевидно, и на Восточном побережье есть влюбленный в нее мужчина.
— Она прекрасна, — сказал Белл. — Исключительные глаза. Думаю, если бы она не горевала, была бы еще прекрасней.
— Не говори мне, что ты тоже увлекся.
— Дни, когда я мог увлечься, позади, — улыбнулся Белл.
— Ты скучаешь по ним?
— Будь любовь тяготением, я парил бы в невесомости. Что мадмуазель Дюваль делает в Вашингтоне?
— Соблазняет морского министра, чтобы ее наняли снимать фильм о том, как Великий белый флот входит в Золотую бухту Сан-Франциско. По крайней мере таким же манером она получила заказ на съемки отхода флота от Хэмптон-роуд прошлой зимой. Думаю, сейчас она пользуется той же тактикой. А почему ты спрашиваешь?
— Строго между нами, — серьезно сказал Белл, — у мадмуазель Дюваль была долгая любовная связь с капитаном французского флота.
— Конечно! Когда ей хочется быть особенно романтичной, она намекает на «mon Capitaine».
— Mon Capitaine занимается дредноутами — иными словами, этот француз шпион, а она скорее всего работает на него.
— Шпион? Да она такая болтунья и сплетница!
— Морской министр дал Джо Ван Дорну список из двадцати иностранцев, которые в Вашингтоне и Нью-Йорке пытаются добывать сведения в интересах Франции, Англии, Германии, Италии и России. Большинство производят впечатление сплетников и болтунов, но приходится разбираться с каждым.
— Не японцы?
— Их много. Двое из их посольства — морской офицер и военный атташе. И импортер чая, живущий в Сан-Франциско.
— Но что может мадмуазель Дюваль снять во флоте такого, чего не снять нам остальным?
— Съемки могут быть предлогом, чтобы познакомиться с офицерами, которые будут излишне много болтать с привлекательной женщиной. А что значить «нам остальным»?
— Со мной только что связался Престон Уайтвей.
Белл чуть сощурился. Богач Уайтвей унаследовал несколько калифорнийских газет. Он превратил их в мощную желтую газетную сеть и в новостную кинокомпанию, где Марион начинала работу, прежде чем стала снимать популярные кинофильмы.
— Престон попросил меня снять приход Великого белого флота в Сан-Франциско для своего «Пикчер уорлд».
— Газеты Престона уже неделю предсказывают войну с Японией.
— Он напечатает все, лишь бы продать газету.
— Это одноразовая работа?
— Можешь быть уверен, я не пойду к нему в наемные работники — только в высокооплачиваемые контрагенты. И могу втиснуться в расписание здешних съемок. Что думаешь?
— Нужно отдать должное Уайтвею. Он очень настойчив.
— Не думаю, что он и сейчас смотрит на меня с такой точки зрения… почему ты смеешься?
— Считаю, что он по-прежнему мужчина и не слепой.
— Я хочу сказать: Престон знает, что я недоступна.
— К настоящему времени он уже должен это понять, — согласился Белл. — Если память мне не изменяет, когда мы в последний раз были в его обществе, ты пригрозила застрелить его. Когда уезжаешь?
— Не раньше первого мая.
— Хорошо. На следующей неделе спускают на воду «Мичиган». Капитан Фальконер устраивает большой прием. Я надеялся, ты пойдешь со мной.
— С удовольствием.
— Для меня это возможность понаблюдать за болтунами в комнате, полной американцев, у которых могут слишком развязаться языки. Ты обеспечишь укрытие и дополнительную пару ушей и глаз.
— Что, по-твоему, женщины надевают по случаю спуска на воду броненосцев?
— Как насчет той шляпы, перед которой расступаются мужчины? — улыбнулся Белл. — Или можешь спросить мадмуазель Дюваль. Готов поспорить, что она тоже там будет.
