Девушка открыла очередную дверь, снова взяла Скалли за руку и провела по двум пролетам лестницы в гостиную с обычной мебелью — комнату с высокими окнами, из которых открывался вид на залитую солнцем станцию надземки «Грэтем-сквер».
Скалли так долго пробыл в темноте, что ему трудно было поверить, что дневной свет еще существует.
— Спасибо, что спасли, мэм.
— Меня зовут Кэти. Сядь. Успокойся.
— Джаспер, — ответил Скалли. — Джаспер Смит.
Кэти поставила сумку, подняла руки и стала вынимать заколки из волос.
Скалли с интересом наблюдал. При дневном свете она была еще красивее.
— Знаешь, — засмеялся он, — будь мой нож таким же длинным, как твои заколки, меня арестовали бы за ношение опасного холодного оружия.
Она посмотрела на него, надув губы.
— Нельзя, чтобы шляпа девушки сидела криво.
— Кажется, это неважно, если на девушке шляпа размером с колесо или такая штука с колокольчиками; их все равно прикалывают булавками длиной в руку. Я вижу, ты тоже за республиканцев.
— Почему ты так решил?
Скалли взял десятидюймовую заколку, которую она отложила, и поднес к свету. На бронзовой головке был изображен опоссум с клюшкой для гольфа.
— «Билли Опоссум». Тот, кого мы зовем Уильям Говард Тафт.
[31]
Она воткнула все четыре заколки в диванную подушку и бросила рядом с ними шляпу. Потом приняла соблазнительную позу, упираясь сильными руками в стройные бедра.
— Опиум здесь не могу предложить. Хочешь скотч со льдом?
— И не только, — улыбнулся Скалли.
Он смотрел, как она смешивает в высоких стаканах виски с водой. Потом чокнулся с ней, сделал глоток и наклонился, чтобы поцеловать. Она отступила.
— Хочу, чтобы мне было удобнее. Я ходила в этом платье весь день.
Скалли быстро, тщательно и неслышно обыскал комнату. Он искал квитанцию об оплате комнат или счет за газ, которые сказали бы, кому принадлежит эта квартира. Пришлось остановиться — мимо прогремел поезд, и он не услышал бы, как она возвращается из спальни. Поезд прошел, и он поискал еще немного.
— Эй, что ты там делаешь? — крикнул он.
— Не гони.
Скалли поискал еще. Ничего. Ящики и шкафы пустые, как в гостиничном номере. Он бросил взгляд в коридор и открыл ее сумочку. И в тот миг, когда услышал, что открывается дверь, вытянул джекпот. Два железнодорожных билета на завтрашний поезд в 3:30 «Твентис сенчури лимитед» — экспресс до Чикаго, идущий восемнадцать часов, с пересадкой в Чикаго до Сан-Франциско. Билеты для Кэти и кого? Босса? Дружка из Хип Синг?
Увидев у него спрятанный тринадцатидюймовый пистолет калибра.25 в кобуре, она пожелала узнать, что эта штука здесь делает.
— Однажды меня ограбили, когда я нес жалованье своим клеркам. Больше такого не случится.
Казалось, она поверила. По крайней мере продолжению это не помешало. Пока он не заметил, что она подмешивает ему во вторую порцию виски снотворное.
Скалли неожиданно почувствовал себя усталым и старьм.
Она очень хороша в своем деле. У нее хватило терпения подождать второй рюмки, чтобы он не заметил горечи хлоралгидрата. Стакан она умело держала на ладони, зажав большим пальцем. Скрестила ноги, показав при этом белоснежные бедра. Единственным ее недостатком была молодость. Он слишком стар, чтобы его провел ребенок.
— До дна! — улыбнулась она.
— До дна, — прошептал в ответ Скалли. — Знаешь, я никогда не встречал такой девушки.
Глядя в ее красивые голубые глаза, он потянулся за стаканом и сбросил его со стола.
* * *
Исаак Белл спустился в подвальный бар «Никербокера» за десять минут до назначенного срока. В разгар солнечного дня здесь было почти пусто, и он сразу увидел, что Эббингтона-Уэстлейка еще нет. Один человек за стойкой, две пары за столиками и одинокая фигура в том самом темном углу, где они сидели с английским морским атташе. Безупречно одетый в старомодный фрак с высоким стоячим воротником и галстук-самовяз, этот человек поманил его, полупривстав и наклонив голову.
Белл подошел, гадая, можно ли верить глазам.
— Ямамото Кента, полагаю?
32
— Мистер Белл, вы знакомы с «намбу тип Б»?
— Семимиллиметровый полуавтоматический пистолет низкого качества, — напряженно ответил Белл. — Большинство японских офицеров предпочитают «браунинг».
— Я сентиментальный патриот, — сказал Ямамото. — И, если стрелять через один небольшой столик, он весьма эффективен. Держите руки так, чтобы я их видел.
Белл сел, положив крупные руки на стол, одну ладонью вниз, другую вверх, и стал смотреть в лицо, по которому ничего невозможно было прочесть.
— Далеко, по-вашему, вы сможете уйти, если застрелите меня в полном людей отеле?
— Учитывая, как мне в течение двух недель удавалось уходить от профессиональных сыщиков, обычные посетители, выпивающие в баре отеля, не представляют для меня угрозы. Но, конечно, вы догадываетесь, что я заманил вас сюда не для того, чтобы застрелить, — это я легко мог бы сделать вчера вечером, когда вы возвращались из этого отеля в свой клуб на Сорок четвертой улице.
Белл ответил мрачной улыбкой.
— Поздравляю общество «Черный океан» — оно сумело научить своих агентов искусству невидимости.
— Принимаю комплимент, — улыбнулся в ответ Ямамото. — От имени Японской империи.
— Почему патриот Японской империи становится орудием мести английского шпиона?
— Не нужно недооценивать Эббингтона-Уэстлейка. Вы задели его гордость, а с англичанами это опасно.
— Когда в следующий раз его увижу, не стану задевать его гордость.
Ямамото снова улыбнулся.
— Это ваше с ним дело. Но давайте не забывать, что мы с вами не враги.
— Вы убили Артура Ленгнера на оружейном заводе, — холодно ответил Белл. — Это делает нас врагами.
— Я не убивал Артура Ленгнера. Это сделал другой. Подчиненный-завистник. Я принял к нему необходимые меры.
Белл кивнул. Он не видел толка в том, чтобы опровергать эту хладнокровную ложь, пока намерения японца неясны.
— Если вы не убивали Ленгнера и мы не враги, почему вы под столом целитесь из пистолета мне в живот?
— Чтобы привлечь ваше внимание и объяснить, что происходит и чем я могу вам помочь.
— Зачем вам помогать мне?
— Вы можете помочь мне.
