— Какая тетушка? — озадаченно проговорил Виталька.
— Моя.
— О! Судя по тому, как скрупулезно она допрашивала меня, когда я приехал за твоими вещами, она точно сможет что-нибудь придумать, — приободрившись, заметил Беккер-младший. — Мы едем к ней?
— Да, — ответила я, — но не только поэтому. Я обязана сообщить, что со мной все в порядке, взять чистые вещи, да и Валерию Павловичу там находиться безопаснее.
— Ну, тогда вперед, — вздохнув, ответил Беккер-старший, до этого молча слушавший нас.
Мы быстро миновали несколько улиц и очутились наконец у знакомого подъезда.
— А это удобно? — спросил Виталька.
— Неудобно штаны через голову надевать, — ответила я ему. — Идем.
Виталька замялся немного, но все же прошествовал вслед за мной и отцом.
Тетушка открыла не сразу: после звонка некоторое время сохранялось молчание, а потом послышалось: «Иду, иду».
— Кто там? — спросила она.
— Пожарные, — ответила я.
Тетушка стала поворачивать в скважине ключ, так как знала, что это я люблю так шутить.
— Боже! Боже, моя девочка! Как ты осунулась! — залепетала она.
— Тетя, — прервала я ее, — знакомься.
Это Беккеры, Валерий Павлович и Виталий.
— Сваты? — перестав причитать и хитро прищурившись, спросила она.
— М-м-м, — убийственно промычала я, раздосадованная словами тети Милы. — Ну что ты городишь?!
— Ну ладно, ладно, заходите. Вы вовремя, у меня пирог поспел. С яблоками.
Беккер-старший расплылся в улыбке — он любил поесть, — нырнул ногами в пододвинутые тетушкой старенькие тапочки и, потирая от удовольствия руки, пошел за ней.
— Знакомьтесь, — услышала я ее голос, стоя в коридоре, расчесываясь перед большим круглым зеркалом.
Взгляд мой скользнул по обувной полке — наверху стояли покореженные мужские ботинки со стоптанными задниками.
«У нас, оказывается, гость», — догадалась я.
— Это Иван Иваныч Веретенников, бывший актер, — говорила тетушка Беккеру-старшему.
— Надо же, такое везение! — невольно воскликнула я.
— Что? — не понял Виталька.
— Ничего, идем.
Мы вошли на кухню, которая в отличие от беккеровских хором была, конечно, для пятерых несколько тесновата. Тем не менее все мы смогли разместиться вокруг небольшого круглого столика, тут же накрытого тетушкой свежей беленькой скатеркой. Она аккуратно расставила на нем фарфоровые чашечки и наливала чай.
Я посмотрела на гостя — длинный, худой, поизносившийся, но в лице его действительно было что-то артистическое, в глазах играл какой-то огонек. Мужчина не был мне знаком, и я подумала: «Какой-нибудь теткин друг молодости!»
— Где вы играете? — обратилась я к нему, доставая из вазочки румяный рогалик.
— Сейчас — нигде, — печально ответил гость, пожав плечами. — Я ушел из театра.
Совсем недавно.
— Что так? — вновь спросила я.
— Финансы, увы, поют романсы. У меня зимой умерла жена, и на моих плечах осталось двое дочерей-студенток… Их не поставишь на ноги на зарплату актера.
— Извините, — замявшись, сказала я, почувствовав неловкость.
— Ничего, — сказал актер и с пафосом воскликнул:
— Я так скучаю по театру, если б вы знали! Вот послушайте… — предложил он и, встав, стал читать какой-то неизвестный мне монолог.
— Браво! — воскликнула тетушка, когда он закончил.
— Да, неплохо, — понимая, что тоже должен что-то сказать, заметил Беккер-старший, который ни черта не смыслил в искусстве.
Я оценила профессиональное мастерство Ивана Иваныча как вполне высокое. В столичный театр его вряд ли бы взяли, но для нашей тарасовской сцены… Да, он был бы весьма недурен.
— А вы не хотели бы сыграть одну неплохую роль? — неожиданно для всех предложила я.
— Я вас не понимаю, — ответил Веретенников.
— Минутку, — сказала я и увлекла тетушку в другую комнату, чтобы пошептаться с ней.
В двух словах я изложила ей суть возникшей у меня идеи и поинтересовалась надежностью этого Ивана Иваныча. Тетушка сразу же одобрила мою затею, поставила пять баллов за сообразительность и дала добро на дальнейшую беседу с актером.
Усевшись на место, я стала рассказывать гостю все то, что произошло с Валерием Павловичем за последние несколько дней, прикрыв его и его семью вымышленными именами. Беккеры, конечно, были немало удивлены и сидели, как ошарашенные. Затем я напрямик сказала Ивану Иванычу, в каких актерских услугах мы нуждаемся, намекнув на приличный гонорар за спектакль.
Веретенников был явно шокирован предложением и начал выдавать какие-то обрывки фраз, смысла которых никто из нас не мог понять. Потом он вдруг брякнул и нечто членораздельное, но все равно непонятное:
— А разве лучше быть грузчиком на Крытом рынке?…
Не сразу, но наконец я сообразила, что все эти мысли вслух касаются теперешней жизни актера. Тетушкин гость испытывал ностальгию по театру, сидел на мели, а авантюрность затеи ему пришлась по вкусу. В общем, почесав пару раз в затылке, Иван Иваныч согласился.
Дело, конечно, было рискованное — я его знать не знала, но одобрение тетушки для меня многое значило. Тем не менее я решила попробовать актера и, когда он уже допивал свой чай, спросила:
— Вы оружие хоть раз в руках держали?
— Хо! Сотни раз! Сабли, мушкеты… Все зависело от того, какую роль я играл.
— Да я что-нибудь типа «Макарова» имею в виду, — сказала я.
— Какая разница! — отмахнулся актер.
Поразмышляв немного, я достала свой пистолет и протянула его Веретенникову, который, отойдя немного от стола, стал крутить и вертеть его так, как это делают ковбои в американских вестернах.
— Круто! — Виталька даже присвистнул.
Я тоже не удержалась от аплодисментов, а тетушка подморгнула мне, как бы подчеркивая: «Ну, что я тебе говорила!»
— А ты им, Ваня, прямо образ и покажи, — обратилась вдруг к приятелю тетя Мила.
— Хм, — задумчиво приложив руку к правой стороне головы, произнес Иван Иваныч, — можно и так. Вот, например…
Актер как-то раздвинул плечи, раздул ноздри, и никто из нас не понял, куда делись его тщедушность и бросающаяся в глаза худоба. Сверкнув глазами, неожиданно осипшим голосом он произнес, глядя в упор на Витальку:
— Бабки принес?
— Кто? Я? — непонимающе залепетал тот.
