— Ему-то баловство в честь прадедушки, а Авроре пришлось практически отречься от родителей. Все это было в пику нашему семейному мракобесию. Хотя, Кас, я совершенно не хочу углубляться в дебри конфликтов… тем более с национальным оттенком. Вот о чем воистину надо молчать!
Конечно, надо. Но такова уж была тетушка — она не всегда выполняла собственные предписания. Виной тому, например, тягучий «Амаретто» — впрочем, когда воздействие спиртного было смягчающим обстоятельством? Каспара накрыла с головой главная семейная тайна. Хоть он и был защищен отрывочными сведениями о том, что со своей родней две сестрицы на букву «А» рассорились очень давно, и вроде как яблоко раздора на сашенькиной совести. Но отец был настолько неколебим в своих оценках, что сыну в нежном возрасте и в голову не приходило подвергать сомнению его правоту в главном. В основополагающем и жизненно важном. Зато в мелочах можно было над стариком поерничать. Сашенька нестрашный и нестрогий. Но неопровержимый. А всех неопровержимых кому-то придется опровергнуть. Родители Авроры были против ее брака с чужаком. Тот подлил масла в огонь и назвал единственного отпрыска вопиюще западным именем. И нечего прятаться за мифического пращура — Сашенька был движим лишь чувством протеста! Так теперь считала Айгуль. Никак мстила зятю за то, что когда-то тоже попала под его обаяние и стала вслед за младшей сестрой персоной нон грата в семейном клане.
Валентина попала в точку с протестантским именем. Это единственное, во что Каспар мог поверить. Верить в то, что старшая сестра Авроры и Айгуль, ни разу в жизни не виданная, наслала на младших порчу, и потому Аврора не смогла родить второго ребенка и рано умерла… — категорически не представлялось возможным. Хотя у тетки уже выступили слезы, а Каспар, сам того не желая, крепко призадумался. Его так часто терзал вопрос «почему» — и вот пришел ответ. Его можно было игнорировать как вздорное суеверие, но иных вариантов не было. Злой чувашский бог прошел стороной, но зло имеет много обличий.
— А почему ты приехала в темных очках? Маскируешься под нечисть? — тормошил Каспар тетку. Айгуль не отвечала на провокации. Шуткой-прибауткой порчу не снимешь. Плачущей тетя Гуля показывалась на людях два раза в жизни — когда умерла сестра и… сейчас, перед глумливым племянником. Кто ж ожидал, что все так серьезно.
— Ну, хочешь, я сменю имя? И мы поедем к этой вашей сестре и… будем бить челом, чтоб сняла проклятие, — отчаянно предложил Каспар в надежде, что такое самоотречение не потребуется. — И какой тут может быть национальный оттенок, ведь чуваши — наши православные братья! Вполне мирный народ. Никаких национальных трений с ним никогда не было. Может, ты преувеличиваешь?
— Мы… не совсем чуваши. То есть… боже мой, дело даже не в этом. Как я могу объяснить тебе то, что лишь чувствую, но абсолютно не понимаю! — всхлипывала Айгуль. — Я виновата перед тобой, Кас, потому что я не уберегла твою мать. Я должна искупить этот грех. И хочу лишь, чтобы наказание, предназначенное мне, не понес по фатальной ошибке кто-то из вас. Из детей!
Тут уж слезы хлынули градом. И Каспар понял, что его смехотворная глава «О внутренних составляющих» действительно требует полной переработки, на которой настаивала Валентина. Потому что в составляющих даже самого немудреного эго такая невообразимая путаница! И не разберешь, где внутренние, а где внешние, где промеж ними граница, а также куда деть неизвестные величины вроде теткиного «не совсем…». Таинственные тени предков тоже участвуют в этом хороводе, и пляшут кто гопак, а кто лезгинку. И лучше не вмешиваться в этот сложный узор — а просто любоваться многообразием форм жизни в себе. Это лучшая медитация.
Валентина на сей раз смотрела на опус не поверх очков, а то снимала их, то надевала, пристально вглядываясь в поправленные каспаровы строки.
— Пожалуй, я с тобой согласна. Если ты не умеешь грамотно обращаться со своими корнями, то лучше оставить их в первозданной дикости английского парка. Наследный принц, пока он живет в трущобах и не знает о своей «наследности», не обременен государственными обязанностями. Корни не должны быть гирями, подвешенными к твоей судьбе! Только крыльями!
— А если гири слишком крепко привязаны? — эвфемистически поинтересовался Каспар. Он все-таки хотел внести ясность насчет порчи и прочих сглазов, хоть ему и было стыдно за вопиющую ненаучность.
— Во-первых, я скажу, что тебе грех жаловаться. Тебя вырастила гениальная мама. Она умудрилась уберечь тебя от всех этих гирь. Во-вторых, порча — она, конечно, существует, но это не причина, чтобы в нее верить. Такой вот парадокс. Не верь — и не возьмет никакая порча. А тетушка твоя пусть съездит к родным могилам. Просто пришло время. У нее типичный комплекс вины совестливого человека. К мистике это не имеет никакого отношения. Только запрети ей строго-настрого употреблять пищевые добавки. И какая еще может быть порча?! Ты, протестантский человек, родился, чтобы соединить восток и запад, мужчину и женщину, солнце и луну. Понял? Вперед, у нас осталось очень мало времени.
Вот так, с легкой руки Валентины Каспар покончил с мучительной самоидентификацией. Ларчик открылся, и в нем лежала миниатюрная рекомендация для начинающих: об истинной миссии следует говорить только с иронией.
15. О шептании в ухо
Из сашенькиных импровизаций: «…это слово я полюбил за красивые глаза».
Айгуль уезжала относительно спокойная. Племянник долго говорил ей релаксивно умные слова. Увлеченно зачитывал отрывки из будущего диплома — благо тетушку можно было безнаказанно эксплуатировать как слушателя. Зато она, в свою очередь, безнаказанно ругала Москву за дороговизну, купеческие замашки и семечки. Страхи понемногу рассеивались, тень карающей сестры отступила. Может, ее и вовсе не существовало, кто знает… Для закрепления эффекта Каспар даже хотел познакомить тетку с Валентиной. Айгуль была тронута, но увильнула от знакомства. Отбрехалась командировочными делами и затараторила о домашних проблемах. О долге Руслана за разбитую машину, о том, что скоро станет бабушкой, о том, что невестка ее сторонится и о том, не оскорбляет ли Каспара упоминание об Алене… Племянник тетушку знал давно и сразу понял — ревнует, сердешная, к возможному успеху! В кои веки Каспар показался ей состоявшимся: умные слова, толстые книги, запанибрата с научным руководителем плюс жизнь в московской клоаке. А у Гули балбес Руслан — три класса и коридор, которому о клоаке и не мечтать. Но у них своя гордость и кипящий котел жизни! Чтобы это продемонстрировать, она даже попыталась совсем не больно уязвить Аленушкой-перебежчицей, о которой Каспар уже успел забыть. Ему вообще было не до воспоминаний — шли ожесточенные бои с Валентиной за каждое дипломное слово. Она вытирала пот старорежимным кружевным платочком и урезонивала:
— Знаешь, говорят, что в «Курсе общей физики» нет ни одной мысли Лифшица и ни одного слова Ландау. Я тебе не предлагаю такую модель сотрудничества — один думает, другой пишет. Хотя толково изложить — это дорогого стоит. Но в данном случае, все делаешь ты. Я всего лишь…
— Цензор? — ехидно предположил Каспар.
