Сильвестр быстро ввел организм в привычную для него кондицию, которую обычно не усугублял. Он принадлежал к той счастливой категории людей, которые сколько бы ни старались, не сопьются. Такова их биохимия, которая надежней любой морали.
— Знаешь, мне человек нужен надежный. Не хочешь поработать со мной опять? — бросил Силя как бы между прочим.
Один камешек с души долой! Значит, Сильвестр затеял тему без задней мысли: он просто решил затеять проект "Двадцать лет спустя".
— Твоя супруга немного ввела меня в курс вашей иерархии, — не без ехидства отозвался Клим. — У тебя есть Лучший друг Тимур и Правая рука Роман. Неужели тебе их мало…
Силя пропустил иронию мимо ушей, а это значило, что он растерян. Это чувствовалось и по тому, как он неуверенно излагал свое предложение. Ему требовался "кто-то вроде менеджера по кадрам"… "чтоб в людях разбирался". Климу стало скучно: во-первых, он не любил это речевой штамп: люди не антиквариат, чтобы в них «разбираться». Но красноречие никогда не входило в список достоинств Гарина. Он вечно не заканчивал фразы и прибегал к невербальным средствам общения: моментальный перекос в нижней части лица — и все должны догадаться, слово из скольких букв желал произнести босс. Клим, как друг юности, конечно, преуспел в искусстве толкования мимики.
— Послушай, ты же помнишь о моей… профнепригодности, — начал он, но Силя, понизив голос до отрывистого шепота, его прервал:
— Видишь вон ту… ну Лиза, понимаешь о ком я?!
Клим кивнул.
— Так вот, понаблюдай за ней, мне нужно твое мнение. Ты всегда умел схватить, как Собакин выражается, зерно образа. Надеюсь на тебя!
— Я так понимаю, что знать причину «слежки» мне не полагается? — поинтересовался озадаченный Буров.
— Потом все расскажу. Пока… выдай краткую характеристику на вскидку, без исходных данных, — и, не потеряв светского тонуса, Силя затеял болтовню с гостями.
Вот если бы Сильвестр спросил про Иду Дольскую, — тут бы Клим развернулся!
Ида, цветок нездешних полей… глаза огромные серо-зеленые, такие, что, если в них долго смотреть, начинаешь различать тончайший орнамент карих прожилок, и тогда вовсе теряешься в определении цвета. К меланхолическим опущенным ресницам — и этакая смешливость! Но дисгармонии нет, как раз напротив. Наконец-то сносно подстриглась и оставила волосы в покое, — а раньше мучила их бигудями на липучках и другими инквизиторскими безделицами. Густая челка ей идет. Но в шарф она укуталась неуместно. Впрочем, Ида хоть кого сперва ошарашит, она не окрашивается под окружающую среду, а намеренно пестрит… Ей сейчас где-то тридцать с небольшим. Но Клим слишком увлекся. Во-первых, это не «зерно», а во-вторых, не того образа.
Эля, умница, с обычным для нее громогласным веселым натиском вовремя вывела Бурова из замешательства. Избегнув ненужных лирических отступлений в прошлое, он без промедления переключился на тонизирующий междусобойчик. Это для Клима явилось лучшей частью вечера и надежной терапией от тревоги, вибрирующей на границе сознания. Кураж у Большой Сестры заразительный, но не «представительский» как у братца, и она его не только не растеряла, но как будто даже накопила за годы. Что они с Буровым только ни помянули из молодых авантюр, которым Элька оказывалась саркастической свидетельницей… пока не закрутила роман с силиным другом, а после не изменила ему с неизвестным и не родился ребенок "с отцом по договоренности", как выразился Силя.
— Слушай, а этот мрачный господин Мунасипов не тот ли самый Тима, которого ты в молодости "пидманула"? — беззаботно поинтересовался Клим.
— Тот, тот… вспомнила бабушка, как девушкой была! — проворчала Эля укоризненно. — Все уж сто лет, как про это забыли.
Клим был не согласен, но промолчал. Тимур не из тех, кто забывает такие оплошности. Не будь Эльвира сестрой лучшего друга… хотя не стоит предполагать худшее, тем более, что все обошлось. Однако чело Большой Сестры после каверзного вопроса затуманилось невеселой думой. Буров, укоряя себя за бестолковое любопытство, быстро перешел к ностальгии по былому чувству: ведь в юности он был в Эльку влюблен, и это-то должно ее развеять.
— Да, ты был самым застенчивым из всех, кто ко мне неровно дышал, — улыбнулась Эльвира, — и беспечность диалога постепенно вернулась на круги своя.
— Ты все та же. Цветешь!
— А все потому что смолю, как кочегар, ругаюсь как биндюжник, и пью, как сапожник! — парировала Элька, приосанившись. — Вот он, рецепт успеха.
По правде говоря, в рецепт успеха входили еще и универсальные профессиональные навыки и оптимистическая работоспособность. Закончив матмех и промучившись некоторое время на преподавательской стезе, Эльвира ушла на вольные хлеба. Умудрялась зарабатывать портняжным делом, в чем и осталась виртуозом. Сама всегда одевалась шаляй-валяй, но шила отменно. А потом элькины таланты поглотила хищная торговля недвижимостью.
— Буров, пойми, раз туда попал — уйти трудно. Покатило, пошли деньжата, аля-улю! Ты погряз, как я это называю, в экскрементах золотого тельца. Домой раньше одиннадцати ни ногой. Как-то раз выдалось денька два, сходила в гости к девкам, с которыми мы еще в старые временя швейный кооператив открывали. Они сейчас выросли, у них мама не балуйся — свадебный салон! Ой, как я обожала свадебные наряды шить, — видно, потому что самой не судьба была к алтарю прошелестеть, — и мои руки, представляешь, все помнят! Я говорю: давайте помогу! Там в одном месте филигранная работа нужна. Если бы они меня не знали, как облупленную, так прогнали бы поганой метлой, платье дорогое — а вдруг испорчу! Но это же я! Ой, Климка, пальчики-то по ремеслу скучают…
Боковым зрением Клим пытался наблюдать за "порученной ему" Лизхен, болтавшей с Квасницким, но внимание неминуемо соскальзывало на бывшую пассию. Более всех собравшихся Иду привлекал кот. Он соизволил снизойти со своей "патрульной вышки" и исследовал местность в первом приближении. Привлечь кошачье внимание доселе хотели многие, но Дольская оказалась самой упорной, и Мураками осторожно принял ее ласки. Потом с внезапной уверенностью вскочил к ней на колени. "А теперь она будет кормить его из своей тарелки", — брезгливо подумал Клим. Ида как-то ему призналась, что кошачьи — единственное семейство, представители которого ее никогда не раздражают. Конечно, это еще не повод делиться деликатесом… Впрочем, Бурова это не касается, а хозяева не протестуют.
— Как его зовут, — отрешенно спросила Дольская сразу у всех.
— Мураками, Идочка, — немедленно отозвался услужливый Гогель. — Модный кот, но писатель-то, согласись, весьма средний.
— Не знаю, я модных не читаю, — мелодично отозвалась любительница кошачьих. — Можно его переименовать в Мисиму. Но тогда бедняге придется делать харакири.
Но не все котам масленица — и модным писателям, и пока еще безвестным, к коим Клим причислял и себя. Не успел он как следует расслабиться, как его вновь отвлек Силя.
— Пойдем, потолкуем.
