Нина сказала:
– Зря стараешься, он не интересуется девушками…
– Я тоже не интересуюсь девушками, похоже, наши вкусы совпадают, – ответила Инга.
Предстояли гастроли – мучительные, скомканные – в Австралии. Слава разглагольствовал о гремучем сочетании кенгуру, коал, аборигенов и буржуазного благополучия. Нина свирепствовала и обещала, что ничего этого они все равно не успеют увидеть, а посему не мешало бы отставить разговорчики.
У Одиллии много значит выход. Выход – это все. Обезоружить обаянием коварства. Нелли, прижимая руки к впалой грудине, причитала, что Инге повезло и партию разделили. Для дебюта, пожалуй, это выигрышнее.
– Одиллия у тебя получится. У тебя эффектный арабеск, экспрессивная пластика… – Нашла когда резонерски понудеть, будто толпы критиков ей мало… – С Одеттой тебе сейчас было бы труднее. В том смысле, что труднее переплюнуть основоположниц. А нужно бы сразу заявить о себе, – потирала руки назидающая Нелли.
А Инга горбилась, придавленная проповедью. Снова нужно кого-то переплюнуть, «получить пятерку, чтобы мама вернулась». Нелли – честолюбивый дьявол, питающийся славой учеников. Инге иногда казалось, что она танцует для Нелли, чтобы та могла самодовольно обернуться к мужу за кофе:
– Вот видишь, я знала, что эта девочка даст жару. Это ведь я ее открыла!
– Ты, ты, солнышко, – пробормочет муж, углубившись в свои любимые международные скандалы.
И для этого мгновения – весь тернистый и рваный путь.
Глава 6
Почти не болела. Если не считать константы – где-нибудь да болит всегда. Но боль не болезнь, а напоминание о худшем. Инга ничего не лечила, ранние травмы порой давали о себе знать, но они что гипертонику смена погоды – привычно и неизбежно. Заживало все как на кошке, Инга и не знала толком, что у нее внутри. Просто существует некая цельная конструкция под названием организм. И он может страдать единственным, столь же цельным недугом – хандрой. Главным образом – когда мать присылала посылочку. У нее не хватило духу честно исчезнуть, она не сожгла иллюзорный мостик к светлому воссоединению с девочкой Ингой, уже совсем ей незнакомой. Детдом же Инге зарубил на носу: все на свете лучше рвать рывком, без дублей и проб. Оттого она перестала ездить домой на каникулы, врала про сверхурочные постановки, фолликулярные ангины, мать как-то даже звонила на вахту и плакала, это удивило, смутило, перевернуло душу вверх донышком… на один день.
Назавтра навис трезвый страх обмана. Мама сколько угодно может плакать и намекать на мерцательную аритмию, но в назначенный день она посадит дитя на поезд, якобы движимая родительским долгом уцепиться за шикарный шанс. Ради большого плавания надо бросить ребенка в большую воду. И так далее… Но этот слезливый ураган, будоражащий залежи прошлогодних печалей, как листьев, был скорее порывом ветра.
И Инга так бы и дальше никогда ничем не заболела, как вдруг разок прихватило: из донышка варварскими кусачками выкорчевали шуруп. Истошное ощущение называлось «цистит». Тогда рядом еще ночевал Игорь, оказавшийся странно осведомленным по части женских проблем. Заставил сесть в теплый таз, предварительно вымыв его мылом. Они, конечно, были в гостях, в тех самых удобных гостях с хозяевами на даче или просто далеко. Таз был весь в конопушках побитой эмали, облизанный язычками ржавчины. Инга не доверяла доморощенному лечению и щепетильным Игоревым хлопотам, которые нагоняли смесь любви и подозрений. Как известно, подсуетишься в мелочах – и главным можешь пренебречь. В тазик усажу, но жизни у нас с тобой не выйдет.
Инге даже стыдно стало за разбуженную свою меркантильность и страшно за профнепригодность. Сжимающийся жгучий шарик внизу живота гасил саму мысль о движении, хотелось только покоя и тепла. В покое и тепле Инга пропадет, для жизни ей нужен дискомфорт.
– Дурочка, это в крайнем случае до завтра… если не запускать, – утешал Игорь, потом порылся в хозяйских залежах, принес ей две огромные, как хорошие пуговицы, таблетки. Они еле-еле проглотились, поцарапав горло горечью.
Замутило. Зато прошло.
Потом ее житейски просветили насчет неприятностей «медового месяца» из-за близлежащих женских отверстий. Бактерии-человечки из одного государства не должны попадать в другое, иначе – война. Все по законам эволюции: страсти больших людей порождают войны маленьких человечков. Но после Игоря у Инги бурных ночей – с гулькин нос, все больше эпизоды, «одноактные балеты». Посему недуг закис и умер.
Глава 7
Нина со своими строгостями как в воду глядела: Австралии толком не увидели, был просто перелет и другая сцена. И то, что называется триумфом, которым неустойчивая натура тщится прикрыться, как щитом. Не пышной гордыни, а тихой гордости ищет душа. Ан нет, промежуточного, щадящего не дано. Слава – она и в зародыше слава, змееныш – он хоть и маленький, но змея. Изволь жить по его законам и в следующем сезоне устроить еще больший фурор. Меньше либо равно – провал.
Хотя никто такое не пропагандировал. Адепты признали бы в глаза греховным столь пошлый спортивный подход, но Инга уже пригубила выжимку из здешнего философского камня. Она не пьянила, напротив, беспощадно отрезвляла, оставляя только знание о том, что с тонкого каната восхождения все равно спихнут. Все, что зависит от тебя – умереть и воскреснуть поближе к Богу в лучшей роли. Лавров не будет, будет сумрак сознания и богадельня, женщине редко прощается величие. Нет ни кнута, ни пряника, надо просто успеть сделать свое и всем все простить, аминь.
И все, что осталось от австралийской вершины, взятой трудами праведными, цейтнотом и муштрой, – страшное откровение: отдохнем на пенсии, она же могила. Воцарилась «Жизель»! Репетитор – Нелли. Новый великий поход. В нем Инга не имела права даже на жалобы. А чего ей еще надо? Роль – есть, и какая! Педагог – Нелли, чего желать еще, лучше не преподаст ни одна душа на этом свете. Кроме того, Нелли давно была убеждена, что уж для Инги эта партия шита белыми нитками. Нужно просто быть собой!
Черт бы ее побрал, эту простоту. Из-за нее случалось небывалое – ссоры. Нелли раздражалась, покрикивала, особенно за первый акт. Дескать, что за деревянное у тебя плие, где безыскусность, где легкость, где доверчивость, нечего наваливать минора… Жадная учительница ожидала, что в Ингу, как в заводную куклу, вживлен танец Жизели изначально, и теперь стоит только нажать кнопку…
Инга впервые позволила себе сбежать с репетиции и поплакать в подворотне, где старушка, ровесница декаданса, кормила кошачью стаю, игнорируя человеческие трагедии.
А над городом провисали облака дымного оттенка с подпалинами заката…
Украдкой начинали донимать угрызения. Ведь Неллина благая критика ни при чем, просто зашевелились старые раны, Игорь то есть… Инга вернулась в общагу, простуженная, зареванная, готовая сгинуть, уткнувшись в стену, за которой бормотали блатные песни. «Картишки-карты на столе… раскинет девочка-крупье…» Но Ингу внезапно поджидала «мертвая душа» Эльвира, та, что числилась, но не жила, купаясь в приятных личных перипетиях в ожидании замужества. Однако волны времени вынесли блудную соседку обратно на круги своя, и вот она, словно три сестрицы в одной ипостаси, засела в халатике цыганской расцветки на панцирном скелете, швыряя окурки в окно. При виде Инги она счастливо заломила руки:
