Пора было кончать с кошмаром «последних встреч»! Сменить срочно эту масть некозырную, чтоб больше не вздумали устраивать ей рандеву перед безнадежным «совсем».
А игры из века в век одни и те же: она говорит «пойду», он уговаривает остаться. Но Игорь уже не уговаривал. Тогда правила слегка меняются: она не может просто уйти и плачет, он должен ее успокаивать. Инга не плакала, слезные железы заклинило. Никакая игра не клеилась. Инга уходит, но одновременно уйти не может. Но это никак не отразится на результате, она уйдет, конечно. Этюд застопорился, нового не будет, куда деваться в этой паузе?..
– Я ведь смогу тебе позвонить, правда?.. – Молчание. – Ты ведь здесь пока? Я… может, еще никуда не поеду… – Молчание. – Ведь ничего не решено. – Молчание, Игорева вскинутая бровь, словно за укромную кулиску, подняла уголок губ, получилась улыбка а ля сделка Фауста с Мефистофелем. – Я тебя любила. – Инга задерживает дыхание, уходя на дно в тщетных прятках от плача; Игорь выпрямляет улыбку. Молчание. Молчание, молчание, молчание.
– Выходи замуж за Данилу Михалыча. Он для твоих штучек неуязвим.
Только проспавшись, отмывшись, окунувшись снова в размеренную бездну ожидания, Инга стукнула себя по лбу. Откуда Игорю знать про Данилу?! Ни в одной, самой дикой флуктуации провидения они не могли пересечься. Нелли – та понятия не имела! Вот и мораль после этого: уходя – не уходи, все равно не уйдешь.
Пока Инга, размазывая сопли, безуспешно хоронила прошлое, Мага сварганила будущее. Итак, шотландцы пожаловали, Инга станцевала с ними «Сильфиду», контракт был подписан под чутким оком Магдалены, под ее же дудку заплясали укромные приемы и обмывания. Вкусно, расточительно и беззаботно. Инге душно от неразбавленного фарисейства, происходит тот разговор с Матвеевым – как горький глоток живой воды; после чего тело будто бы осталось праздновать, а душа уткнулась в схиму, в хлеб и воду, она бессмертна и навсегда, как бриллиант.
Инга не может выйти замуж за Данилу Михалыча, ей преподан урок и хватило одного предательства, теперь она будет только подставлять щеки. Данила в ответ спокойно объясняет ей, что Шотландия для такой балерины, как она, – что кошачья миска для леопарда. И все шотландское – как их баллады: повальные злодейства, положенные на ангельскую мелодию; и привидений там больше, чем живых, духи черпают живительную силу в виски без льда, а лорды цепенеют, глядя на огонь. Что Шотландия, что смерть – один черт.
И поедет Инга повидаться с Марией Стюарт и с мышкой на ковре. Магдалена уже наточила коготки для той самой мышки, Мага не Инга, у нее и око видит, и зубок укусит. И еще она обещает Инге какой-то сюрприз, что несказанно вдруг разозлило и в кои веки заставило невозмутимую оправдываться. «Я только постаралась известить одного человека о твоем приезде, да и неизвестно, чем это кончится, да и что такого…» Инга отвернулась от этих притворных лапок кверху. Она сыта ее сюрпризами. Пусть она даст Беспомощной и Великой спокойно попрощаться со своей недоеденной жизнью: плошкой чая, куда сахара не доложили, двумя сухариками с изюмом, долькой лимона и подсохшим пирожным-полоской, от которого зубы ломит. Вот решительно весь натюрморт.
Мага, однако, не подвела. Она, похоже, умеет договориться и с эриниями. В английском аэропорту пахло еловым освежителем. Сказочно. Будто вот сейчас и сбудется загаданное летом 1962 года Ингой Сергеевной Воробьевой, семи лет от роду, когда вот-вот ей обещали показать африканские подарки, ибо к Машке приехал папа, читай сначала. Навстречу шел Славка, теперь уже «легенда»…
