Я опустилась на отполированную задами предыдущих сидельцев скамейку рядом с адвокатом и искоса посмотрела на стоящего у двери пристава. Обнаружив, что у меня трясутся руки, недолго думая, я села на них и на несколько секунд закрыла глаза... В зал тем временем размашистым шагом вошла судья в плечистой мантии свободного покроя и нахлобученной квадратной «тюбетейке». «Так „тюбетейки“ не носят, вообще-то... Как же сложно быть судьей, наверное...» – промелькнула у меня не очень умная мысль.
Высокая секретарша обвела голубыми глазами зал и как-то по-домашнему объявила о начале судейства:
– Прошу всех встать, суд идет!
Я поежилась и снова взглянула на своего адвоката – индифферентный всего минуту назад иудей, скрипя зубами, что-то беззвучно бормотал про себя... Я перехватила заносчивый взгляд судьи в нашу сторону, и у меня мгновенно появились дурные предчувствия.
Немолодой гособвинитель, сняв очки, начал подробно растолковывать концепцию и мотив, которые подвигли меня на убийство двух пожилых сестер, злоупотребляющих алкоголем, и озвучил все собранные за период следствия доказательства. Из его речи становилось ясно, что, выдавая себя за родственницу сестер Хвалынских, я намеревалась после их смерти завладеть всем их имуществом, а именно квартирой.
В зале присутствовали все без исключения родственники сестер, с которыми я познакомилась еще на воле, душеприказчик Эмилии Тавиани Борщук, а также следователи Комарьков и Восьмухин. А перед началом заседания в дверь зала вошел участковый Березовый и, зевая, уселся на последнее свободное место. Я довольно бодро отвечала на вопросы судьи и гособвинителя, категорически отрицая, что имею хоть какое-то отношение к убийству Хвалынских и их квартире. Однако у меня чуть не случилась истерика, когда я услышала вопрос моего адвоката гособвинителю:
– Следствие действительно считает, что эта чахлая сорокалетняя дама сломала шейные позвонки двум крепким тренированным старушкам, которые к тому же не оказали ей сопротивления? А кто держал им ноги, а кто душил подушкой, позвольте вам задать этот простой лишь на первый взгляд вопрос? Ведь сестер было как минимум две, и не секрет, что они отличались боевым нравом и всю жизнь, пока не ушли на пенсию, крутили фуэте!
Я почувствовала на себе десятки пристрастных взглядов и вжалась в скамью.
– Я не... – упираясь лопатками в пустоту позади себя, выдохнула я.
– К тому же обвинение не предоставило суду ни одного полноценного документа, подтверждающего родственные отношения моей подзащитной с известными в прошлом балеринами Хвалынскими. Из этого следует, что от смерти Хвалынских моя подзащитная не имеет абсолютно никакой выгоды. А раз нет выгоды, нет и побудительного мотива совершать это преступление, – закончил Варшавер.
– Позвольте, но обвиняемая вполне могла затем подделать документы на квартиру, чтобы реализовать ее после того, как расправится с сестрами, – привстал гособвинитель. – Это обычная практика так называемых «черных» риелторов...
– Предположение не выдерживает никакой критики, потому что квартира Хвалынских не приватизирована и отойдет городу после их смерти, или муниципальные квартиры, по-вашему, можно продавать? Согласитесь, уже одно это – непростительный ляп следствия. – Варшавер передал подтверждающий документ судье. – И еще я хочу заявить о том, что комплексная судебно-медицинская экспертиза обнаруженных тел была проведена не на должном уровне – налицо серьезные нарушения.
– Поясните подробнее, – кивнула судья.
– Не было должным образом проведено исследование на ДНК тканей сестер, подтверждающее на молекулярном уровне, что умершая в Риме балерина Эмилия Тавиани и выловленные из Москвы-реки и опознанные родственниками как сестры Хвалынские женщины действительно являются родными сестрами. Согласитесь, такой вопиющий непрофессионализм должен быть предметом строгого разбирательства. – Эмир Варшавер сделал паузу и продолжил: – Парадоксально, но вся линия обвинения построена лишь на том основании, что моя подзащитная снимала у потерпевших комнату.
Я сидела на кончике скамьи, устало вслушиваясь во все реплики адвоката и особенно в голос судьи. Наконец секретарь объявила перерыв, и судья удалилась в специальную комнату для вынесения приговора, а я попросилась в туалет.
Адвокат нервически крутил в пальцах желтую пластиковую зажигалку, сидя на том же месте, когда я вернулась.
– Прошу всех встать, суд идет! – во второй раз объявила секретарь.
Начала слов судьи, читающей приговор, я почему-то не запомнила.
– ...рассмотрев все обстоятельства дела и выслушав показания подсудимой, а также свидетелей, суд постановил: Мурзюкову Светлану Михайловну оправдать за недоказанностью вины и вновь направить в прокуратуру на доследование все собранные документы по факту исчезновения сестер Хвалынских.
Уже через пять минут после стука молотка судьи я стояла на ступеньках перед зданием районного суда. В моих руках был пакет с личными вещами, а на губах блуждала улыбка... Меня изрядно пожевала жизнь за последние несколько месяцев, но все-таки выпустила из своих редких зубов, радовалась я.
Солнце отсвечивало с лысины адвоката в мой правый глаз, и из него внезапно потекли слезы...
– Подождите-ка, – споткнулась я, – а вы не тот самый Эмир Варшавер, который защищал Ходорковского?
Варшавер подумал и кивнул, покосившись на мои стоптанные тапочки – память о СИЗО.
– Всего вам самого добрейшего. Кстати, вот вам моя визитка, – откланялся он и, повернувшись, быстро пошел к машине, напевая: – Трам-пам-пам!
– Подождите, а сколько я вам должна? – Теряя на ходу тапочки, я двинулась следом. – Я вам даже спасибо не сказала, Эмир...
– Все оплачено, – уже отойдя на приличное расстояние, обернулся Варшавер. – Кстати, могу одолжить вам денег на дорогу!
Я отказалась, потому что пакет с личными вещами мне вернули сразу же после окончания суда.
«Наверняка мой лимит чудес уже исчерпан... Кто же тот человек, который помог мне обрести свободу? Неужели я кому-то нужна, кроме своих родных?» – думала я, садясь в электричку и переобуваясь в свои босоножки. Старые тапки из СИЗО я ногой задвинула под лавку, но на каждой остановке при торможении они упрямо выезжали оттуда, напоминая о себе.
Хозяин чебуречных
Через два часа я уже стояла на привокзальной площади между пончиковой и чебуречной и принюхивалась. Чувствовала я себя крайне смутно – вроде счастлива, с другой стороны, – и одежда, и даже мои мысли пропахли СИЗО.
«Надо бы переодеться...» – думала я, не к месту вспомнив про чемодан с вещами, забытый мной в офисе над рестораном «Ганнибал».
На вокзальных часах было без четверти восемь, батарейка мобильного сдохла, и я позвонила дочке из таксофона на углу.
– Приезжай быстрей, – закричала дочь, – что же ты ничего про суд не сказала, мам!
