– Я не читал Робски, мне очень понравилось, – счел нужным сообщить Скотчинский. – Привезу.
– Ты там форшмак ешь, Рэм?
– Мне не до форшмака, Поля. – И Скотчинский, подумав, повторил: – Не до форшмака мне, Поля, не до форшмака...
Комок нервов
Сырое утро с холодной дымкой тумана... Холод в душе куда-то ушел, пока Валя убирала свой участок.
Антошка сидел на кровати и играл в машинки. На стуле у окна висели выстиранные бахилы, халат и повязка.
– У тебя болит что-нибудь, Антон?.. – присела к нему Валя.
– Нет, а завтракать будем?
Валя рассмеялась:
– Сейчас!
Кто-то настойчиво звонил. За дверью, когда Валя открыла ее, стояла Гульшат.
– Можно я на Антошку посмотрю, Валь? – затараторила напарница. – Поздороваюсь, он же меня помнит!
– Только переобувайся, – Валя кивнула на чистую тряпку под ногами. – У тебя гриппа нет? А то ему простывать нельзя.
– Нет. Так повезешь его в хоспис? – Гульшат сняла ботинки и осталась в одних носках.
– Нет, пока дома побудет, – Валя пожала плечами. – Я же тут рядом все время, так что смысла нет везти его на другой конец Москвы... Сама научусь уколы делать. Мне уже показали, как.
– Антошка, у тебя болит чего? – Гульшат подмигнула и вытащила из кармана маленькую машинку.
Антон протянул руку.
– Не-а...
– Ну и правильно, нечего болеть, – Гульшат присела рядом. – На, держи, еще «Мерседес»... Так что, Валь? – обернулась она. – Может, к бабке какой свозим сегодня?.. Я узнала два верных адреса, и берут не деньгами, а продуктами.
Валя отрицательно покачала головой:
– Да не верю я ни в каких бабок.
Гульшат, подумав, кивнула.
– Я тоже не верю... Пойдем, посидим, я выпить принесла, – кивнула она на пакет, который принесла.
– Да не пью я, – Валя поморщилась. – Ну ладно, давай...
– Вот именно, а то ты какой-то комок нервов, – Гульшат деловито прошла на кухню.
Они сидели всего полчаса, когда на порожке кухни показался Антон, прижимая к носу майку.
– Мама, у меня кровь идет, – пожаловался он...
Ночь
В квартире кто-то с посвистом храпел, Николай Романович проснулся и замер в ужасе, потому что ему приснился отец.
Вчера он тоже неожиданно проснулся в три часа ночи, телевизор работал, и он, включив свет по всей квартире, принялся поливать фиалки, чтобы отвлечься от грустных дум... А сегодня он снова пригласил Тату, чтобы не спать одному.
Скотчинский с облегчением зевнул, когда понял, что он не один в квартире, и сел на кровати, свесив ноги на холодный пол. Он посидел с минуту, потом в темноте нащупал тапки, встал и пошел в сторону кухни, но, как водится, налетел на стул, на котором висела его рубашка.
– Любимый, – хриплым контральто возмутилась Тата. – Включи свет, а то лоб разобьешь!..
Скотчинский промолчал, продолжая неуклонно двигаться в сторону кухни. Ему вдруг нестерпимо захотелось завопить и потопать ногами... Почему-то по ночам он стал впадать в ярость, и, чтобы не спровоцировать очередной скандал с любовницей, решил попить чайку и принять феназепам. И это ему наполовину удалось.
* * *
– Достойно переносить одиночество – величайший дар, – дуя в блюдце, пил свежезаваренный чай Скотчинский и, проглатывая гласные, вполголоса читал афоризмы из сентябрьской газеты, которую нашел в сумке у Таты.
И вздрогнул всем телом, увидав на пороге кухни полуголую и растрепанную любовницу.
– И мне чайку, котик, – усевшись рядышком, показала ему частокол зубов Тата. – А лучше покрепче что-нибудь – виски, допустим... Николаша, ну ты что?
Что-о-о?..
На часах было без четверти три утра.
Николай Романович отчетливо запомнил время, вплоть до минуты, и, отбросив в сторону раковины пустое блюдце, в считаные секунды вцепился двумя руками в кудрявые волосы Таты Модуляш и повалил женщину на пол.
– Ухаживать за женщинами-и-и-и нельзя-а-а-а... Их надо брать силой!.. А начнешь ухажива-а-а-ать – они садятся на шею-у-у-у!.. – рычал Николай Романович, аки зверь.
Всего через полчаса на шум в квартире Скотчинских соседями снизу был вызван наряд милиции и участковый инспектор Лидия Борисовна Новичкова, потому что возмутитель спокойствия наотрез отказывался открыть дверь своей квартиры.
Никого в то раннее утро из квартиры в околоток так и не увезли – избитая до полубессознательного состояния Татьяна Гавриловна Модуляш писать заявление на своего обидчика не пожелала и в больницу не поехала, оставшись зализывать раны в квартире своего любовника.
– Тата, он тебя убьет, – предупредила Лидия Борисовна, рассматривая сильно поредевшую шевелюру Модуляш.
– Я замуж за него хочу, – едва разжимая разбитые губы, ответила Тата и потянулась к косметичке за пудрой. – Никуда он от меня не денется, Лид!..
«А Скотчинский – без обручального кольца...» – отметила Лидия Борисовна и, попрощавшись с коллегами, собралась домой, чтобы поспать хотя бы пару часов перед работой.
Лидию Борисовну чрезвычайно развлек афоризм из газеты, которую она подняла в кухне Скотчинского.
«Любовь – это грубое преувеличение различий между одним человеком и всеми остальными».
– Согласна на все сто процентов, – переодеваясь в ночнушку, ворчала Лидия Борисовна, отгоняя грустные мысли, которые к работе не имели никакого отношения. – Сын известного телекомментатора, а дерется, как пьяный грузчик из овощного магазина.
Главное и преходящее
Влада спала всю ночь без снов. Утром встала пораньше, чтобы приготовить Машке завтрак, но дочь есть не стала, а, чмокнув ее в нос, убежала в школу... Влада снова прилегла ненадолго, слушая сквозь дрему, как отец тяжело ходит по дому. Потом приехал Егор, и Влада открыла ему дверь, уже окончательно проснувшись.
* * *
На кухне не убрано, на столе посуда после вчерашнего ужина. Остывшая овсяная каша с изюмом стоит, как фаянсово-овсяный Рубикон, через который никто так и не сумел перейти.
– Ты давно не приезжал, – Влада с видимым удовольствием разглядывает брата. – Снимай кепку и раздевайся, сейчас папа спустится. Только имей в виду, он не в настроении.
Брат Егор молча перекатывает желваки на щеках и улыбается, как Чеширский кот.
– Вчера по телефону с Владом общался, – говорит он.
– О чем?
– Он в аэропорту застрял из-за теракта, – Егор сбрасывает куртку и вешает ее на стул.
