Только тогда Клара обратила внимание, как старательно Яцек убирает прочь с глаз штрих-коды купленных в магазинах вещей. Коробки – ребром к стене, баночки – наклейкой назад, или вообще сорвать наклейку… Эта его фобия не удивляла Клару – она в свое время достаточно наслушалась монологов женщины-историка, которая, казалось, пропускала через себя кровавые преступления всех эпох. Сочувствуя Яцеку, Клара сама срезала полосатые метки с одежды и упаковок – примерно так же, как удаляла плодоножки фруктов, вырезала жир и жилы из мяса на котлеты.
При Кларе Яцек еще сдерживался, но наедине с собой уничтожал штрих-коды с особой ожесточенностью. Это была его борьба с клеймом зла.
– Штрих-коды – это ведь серийная коммерческая смерть всего оригинального, – так пытался он придать своей фобии более современное оправдание и отстраниться от преследующих его бараков, нар, свертков личных вещей, которые у заключенных отбирали у освенцимского шлагбаума, от золотых зубов, вырванных у трупов.
– Мы живем на руинах гетто. Это тебя не угнетает?
– Нет.
После признания Яцека Клара пыталась исследовать, что еще может вызывать у него навязчивые ассоциации, которые в период депрессии особенно усиливаются.
…И снова он покрывается потом, идя из магазина с упаковкой сахара. Выпуклости на дороге, неощутимые для других пешеходов, для него были холмами. Он шел, не отрывая взгляда от земли и размышляя, естественный ли это рельеф местности или же следы руин. Недавно Яцек услышал о проекте музея из стекла. А если бы такой музей создали на руинах гетто? Под прозрачными тротуарами демонстрировалось бы все то, что осталось на этой земле со времен войны… Яцек уже чувствовал себя пианистом Поланского.
[37]
Исхудавший, круги вокруг глаз – один среди множества людей; почему они все игнорируют экзистенциальную катастрофу?
Яцек дышал с трудом и расстегнул воротник. Внутренний нагрудный карман оттягивал отцовский подарок – он забыл его вытащить после того, как последний раз был у отца. Тот, прощаясь, вручил ему металлический комплект для бритья – машинку и помазок. «Железный крест» за мужские заслуги. Машинка немного заржавела, помазок истерся. Они тогда вместе развинтили ее и извлекли старое лезвие, облепленное седой щетиной. Отец потрепал Яцека по впалой щеке:
– Эта машинка никогда не сломается, сейчас таких уже не делают.
Отец был не слишком разговорчив. Бухгалтер на пенсии: все, что он может, – это представиться и подвести итог. После смерти матери отец пожелтел и иссох. Он болтался в этом мире между киоском, сквером перед домом и табуретом в кухне, как и большинство вдовцов, напоминающих забытую крышку гроба.
Яцек не до конца понимал, зачем отец дал ему старый комплект для бритья. На память? Или желал оказать услугу сыну, похожему на покойника, – ведь у покойников и после смерти растет щетина?
Дома Яцек застал Клару.
– Ты так рано? – Он вошел в кухню, не снимая куртки.
– Иоанна торопилась, у маленького температура. Я купила тебе сахар.
– Спасибо. – Он принялся заваривать чай. Двигался боком, стараясь не становиться прямо перед Кларой.
– Я разговаривала с Иоанной, у нее возникла блестящая идея, быть может, ты захочешь принять участие? – Она села у стола, поощряющим жестом придвинула Яцеку стул.
– И что за идея? – Он ждал, когда вскипит чайник.
– Она такое придумала! Немного магазин, немного кафе, немного реабилитационный кабинет, в общем, все в едином комплексе. Нигде ничего подобного еще не было. Вот послушай: все для людей с депрессией. Диски с музыкой, поднимающей настроение, комедии на DVD, книги, одежда веселых тонов и прочие приятные мелочи. И к этому всему – энергетические напитки, увеличивающие выработку серотонина; соответствующие салатики, супчики, масла для ароматерапии. Плюс массажный кабинет, плюс врач, который оценивает состояние человека, предлагает лечение или просто поддерживает разговором… – Яцек стоял к ней спиной, и она не видела его лица. – Магазин «Депрессия», – по-моему, это хит. Ты мог бы спроектировать дизайн…
– Я не ищу работу, по крайней мере такую!
При нынешнем своем состоянии он вообще не мог позволить себе роскошь чего-то хотеть, а любую попытку уговорить его на какие-то действия воспринимал как покушение на последние остатки личной независимости. Эти остатки он стерег, как пес кости; при малейшей угрозе их отобрать он чувствовал, как у него невольно оскаливаются зубы и прорывается из горла рык.
– Ну, мы с ней просто так болтали. – Клара хотела закончить разговор полюбовно. – Но идея, признай, неплохая, – не смогла она скрыть энтузиазма.
– Ты жаловалась Иоанне? – взглянул он наконец ей в глаза.
– На что?
– Откуда взялась эта ее идея? Ты, должно быть, рассказывала ей о моей депрессии.
– Яцек, не ты один этим страдаешь, у каждого четвертого поляка такие же проблемы, – успокаивала она его.
– А не могла бы ты оставить при себе свои сетования по поводу моих «проблем»?!
– Да не говорили мы о тебе, брось. Просто Иоанна подумывает о том, чтобы открыть свой бизнес. У Марека дела идут не очень успешно…
– И ты подкинула ей идейку, в которую вплела и меня. Может, стоило хотя бы предупредить?
– Знаешь что… ты устал. Отдыхай. Я иду в кино. – Она взяла со стола сумочку.
Клара еще не успела разуться и, наматывая шарф и доставая из шкафа пуховую куртку, пыталась изобразить видимость рационально принятого решения: она ведь не убегает, хлопнув дверью, а всего лишь собирается пойти в кино. Маскировка собственного бегства. Но стоит ли и дальше его маскировать? И от кого? Яцек оценивал события неадекватно. Мозговые волны в его голове превратились в самый настоящий шторм. Его разум тонул – и кричал. Кричал не на нее, Клару, – кричал, умоляя о помощи.
Она медленно шла по тротуару пустынной улицы вдоль трамвайных рельсов. Затем достала из сумочки гигиеническую помаду, зацепив шнурок мобильного телефона. Клара уже хотела бросить его обратно в сумку, но на экране высветился нечаянно нажатый в меню «Список телефонов». Выбрала между номерами: Павел 692 0… и, не успев ничего сказать, услышала:
– Что у тебя слышно, Клара?
– Я тебя не отвлекаю?
– Что, неужели настолько скверно?
– А… что? – попыталась она спрятаться за вопрос.
– Ты же знаешь, у меня абсолютный слух. Говори. – Даже в самых обтекаемых словах он мог распознать оттенки эмоций.
– Я… не могу больше.
– Ничего себе! Ты сейчас где?
– Гуляю.
– Где? – Он поудобнее устроился на диване и приглушил свет.
– Не знаю.
