«Слава Богу, что это хоть не Рождество», – мысленно вздохнула Клара.
Она пришла к Иоанне и Мареку на праздничный завтрак. Двое старших детей отдыхали у бабушки и дедушки на море. Мацюсь, измученный насморком, но успокоенный сладостями, спал на диване.
Клара не любила рождественские праздники из-за холода и в особенности из-за елки. Ох уж эта елка, увешанная сувенирами из детства, – даже если оно, это детство, и не слишком счастливое, то уж грез-то в нем хватало! Были тут и страшилища, прикидывающиеся ангелочками, и любимые елочные шарики, и бумажные цепи, склеенные слюной много-много лет назад… Деревце семейного китча, выставленное на всеобщее обозрение, – будто постель, которую вывалили из окна проветривать.
– Хочешь майонеза? Я сам взбивал. – Марек, временно освобожденный от двух третей груза своего отцовства, приходил в себя, демонстрируя любезность, приправленную мужским кокетством – и я, мол, в кухню заглядываю.
– Может быть, хрена? – подала Иоанна соусник.
– Что-то тихо у вас сегодня. – Клара уже была сыта и, скрестив ноле и вилку, оглядывала гостиную, отделанную в зеленых и желтых тонах.
На новехоньком, искусственно «состаренном» серванте дожидались своего часа пирожные-мазурки и запеканки, политые глазурью.
– Я раздобыл отменные сигары, вы не против, если я выкурю одну?
– А меня угостишь? – Клара наклонилась и просящим жестом погладила его руку.
– И меня, я сто лет уже не курила.
– Не переводите добро, девчонки, вы и затягиваться-то не умеете.
– Мы? – прыснула Иоанна. – Да мы во время сессий лучшие самокрутки делали!
– Пойдемте в сад, чтоб ребенок не дышал дымом. – Клара потянулась за шалью, та соскользнула со спинки стула, но Марек изящно ее подхватил.
– Идите, я все принесу на подносе. Пиджак! – заботливо напомнила мужу Иоанна.
С ювелирной точностью она разделяла оставшееся тесто для пирожных на полосочки: вот здесь будет повидло, здесь сушеные фрукты… Иоанна любила возиться с тестом так же, как и есть пирожные, – это дарило ей хорошее настроение. Хорошее настроение произрастало в ней из плодородной почвы довольства собой. Ее естественная радость отличалась от деланной веселости Клары. Иоанна знала подругу достаточно хорошо, чтобы уловить фальшь в несмолкаемых возгласах удовольствия, преувеличенном расположении к Мареку… Ожидая прихода Клары, Иоанна просила мужа быть деликатным.
– Не выспрашивай ее о Яцеке.
– Неужели ты думаешь, что я способен смеяться над больными на голову?
– Почему же больными…
– Потому что надо головой тронуться, чтобы уверовать в Будду – в этого сидящего на корточках типа. И чем это кончается? Тем, что парень шастает по лесу и собирает камни.
– Марек…
– Ладно, я буду вести себя чудесно, празднично и чудесно, только завяжи мне галстук, – застегнул он воротничок. – Они разводятся?
– Кризис – еще не развод. Я тебя прошу, не касайся этой темы. А еще у тебя сегодня табу на религию и акупунктуру.
– В общем, с висельниками не говорить о веревке. Обещаю. А у нас с тобой был какой-нибудь кризис? – Он надевал туфли и украдкой смотрел на себя в большое зеркало на дверце шкафа.
– А разве это можно назвать как-то иначе?
– Что?
– Наш кризис, который длится уже пятнадцать лет? – встала около него Иоанна, частично отразившись в зеркале.
– Не капризничай, – вытолкнул он ее из зеркальной рамы, надевая пиджак.
– За это я тебя и люблю.
– За что?
– Ни за что.
– Я тоже, – рассеянно признался он.
Вряд ли Иоанне удалось бы доказать Кларе преимущества супружеской жизни. За завтраком она заметила оценивающий взгляд подруги, направленный на них с Мареком. Нет, они с мужем не предаются страсти на кухонном столе – нет между ними прежней «искры». Если приложить к их отношениям мерку пятнадцатилетней давности – можно даже сказать, что Иоанна разлюбила мужа. «Конечно же, себя я люблю больше, – по этому поводу сомнений у нее не было. – Именно поэтому я остаюсь с ним. Из уважения к себе. Пятнадцать лет я вкладывалась в этот брак – и в чувства, и в стирку. Пятнадцать лет я приглаживала все горячим утюгом. Так неужели же теперь я должна сказать, что оно того не стоило?»
Она всыпала в чайник три ложки «Kenia saosa», прочитав на упаковке: «Характерный африканский чай с терпким, но нежно – сладковатым вкусом», и залила кипятком. Затем порезала половинку лимона, а из другой выжала сок прямо себе в рот. «О, любовь – как лимон: даже когда выжмешь из него сок, он все равно остается лимоном», – заключила она, скривившись.
– Тебе помочь? – заглянула в кухню Клара. – Мерзкие на вкус эти сигары, – потушила она свою на блюдечке.
– Не мало ли пирожных? – Иоанна оценивающе разглядывала поднос.
– Что случилось с Мареком? Расспрашивает меня о йоге.
– Вы обо мне говорите? – втиснулся он в кухню вслед за Кларой.
– Не хватай с противня, возьми себе тарелку! – Иоанна слегка ударила мужа по руке, бросив на него укоризненный взгляд.
– Ну что?! Мне надо куда-нибудь записаться, я теряю форму. Не знаю… в тренажерный зал… а рядом студия йоги…
– У тебя есть время на эти выкрутасы? – старалась она не быть агрессивной.
– Поговорим позже.
– Милый, я хорошо знаю, что такое йога, – заверила его Иоанна.
Они ведь договаривались перед приходом Клары – ни слова о Востоке! А он нарушил уговор. Он всегда все нарушал, даже самое важное, если только Иоанна не стояла над ним и не брюзжала: ты ведь обещал прийти раньше, взять выходной, взять нас с собой…
– Чтобы воспитать детей, угодить тебе и содержать в порядке дом, – подсчитывала она, – нужно действительно уметь стоять на голове. Я уже стою так многие, многие годы. Знаешь ли, ты тоже можешь поупражняться в такой йоге, если останешься дома.
– Иоанна! – призвал он жену к порядку.
– Что? Пасха – семейный праздник, а Клара для нас как член семьи, и мы должны радоваться, что можем говорить откровенно. – Она направилась к двери, неся перед собой разукрашенный десерт и демонстративно стуча каблуками.
– А-а-ай! – взвыл Марек, прикрыв рот ладонью.
Женщины бросились к нему, Иоанна в суете опрокинула поднос. Марек ощупывал лицо, словно искал рычаг боли, который вдруг неожиданно сорвался и теперь его надо было вернуть в прежнее положение, чтобы отключить боль. Он сломал зуб. Стреляло по всей челюсти.
– Чертовы орехи, – вместе с орехами он выплевывал обломки верхней «двойки».
– Это невозможно, я все очистила!
– Больно? – Клара заглянула ему в рот.
– Уже нет. – Он языком прикоснулся к тому, что осталось от зуба. – Я во вторник уезжаю и не могу… – Он взглянул в зеркало: – О Господи!
