Заплакал разбуженный криками Мацюсь.
– Где в праздники можно найти хорошего дантиста? – спросила Иоанна, качая на руках сынишку.
– У меня платиновая карта, пусть они беспокоятся. Черррт… – Он снова схватился за щеку.
– Я тебя отвезу, – предложила Клара.
Ей часто доводилось отвозить больных. Иоанне не следует выходить из дому и оставлять простуженного ребенка, а Марек сейчас едва ли был способен вести машину.
Двери частной клиники, в которой у Марека действовала страховка, автоматически раздвинулись, пропуская их в пустой коридор. Когда они поднялись на этаж стоматологии, навстречу им уже спешила, увязая каблуками в пушистом ковре, дежурный врач. Ее опережали «бабетта», уложенная на самой макушке, и пышная грудь.
– О, пан Марек! – пожала она ему руку.
– Марек Велицкий. Меня привезла приятельница, – отрекомендовал он Клару.
– Позвольте. – Дантистка взяла у него плащ. – Мы обращаемся к нашим пациентам по именам. Кстати, я Эльжбета. А вы, пани, зайдете с нами? – Она сделала ударение на «пани», тем самым отделяя Клару от владельцев платиновых страховых карт.
– Нет, конвой подождет за дверью, – подмигнула Клара Мареку. – Я почитаю, – увидела она на столике иностранные журналы.
– Чай? Кофе? – возникла рядом ассистентка.
– У вас боль острая, пульсирующая или ноющая? – обеспокоилась Мареком дантистка.
«Дежурство на праздники достается самым сирым и несчастным. Эту «наградили» не потому, что она самая младшая, – у входа Клара видела витрину с фотографиями персонала. – Ей около тридцати пяти. Так на работу одеваются хостессы, а не врачи. Ей непривычно ходить на «шпильках» – ноги едва ли не подкашиваются, жертва группового изнасилования мужскими взглядами», – размышляла Клара, глядя вслед дантистке и Мареку.
Она нехотя перелистывала страницы журналов. Перед глазами мелькали знаменитости с искусственными зубами и имплантированными бюстами. У нее в кабинете пациенты нередко оставляли подобное чтиво, которое она без сожаления отправляла в корзину. Клара их выбрасывала. Лучше уж пятнадцать минут просто смотреть в стенку, как минимум – здоровее, считала она. Естественное для человека состояние – умиротворенность, медитация, а тут это… туалетная бумага для глаз.
Да, месяц тому назад она и не думала, что будет проводить пасхальные праздники, сидя в холле клиники. Яцек ищет метеориты под Замостьем и чрезвычайно горд тем, что насобирал уже полный мешок камней. Юлек на другом конце Европы гоняется за овечьими шкурами. Так вели себя пещерные люди много тысячелетий назад. И не важно, что теперь у одного из них есть спутниковый телефон, а у другого – внедорожник и термос с автоподогревом. Что при этом может чувствовать женщина, если у нее есть право выбора? Ту же грусть, что и тысячи лет назад, то же нетерпение, которое она скрывает, постукивая пальцами о дерево или стол?… Одного ждать, другого бояться – и любить обоих. Эти две любви мирятся друг с другом, но ее раздирают пополам. Бегство наполовину – но никогда до конца, до окончательного решения.
– Пани, пани! – услышала она голос ассистентки. – Зайдите, пожалуйста!
Марек лежал в кресле, рот у него был набит лигнином.
– Клаа, я войму тахси.
– Нам потребуется еще около часа, – с удовольствием подтвердила дантистка.
Яцека восхищала живая архитектура деревьев. Ему хотелось устроить себе ночное логово среди ветвей, как делают это большие обезьяны и как делали его человеческие предки. Ему надоело спать в придорожных гостиницах или в машине. Если бы он ночевал дома со всеми удобствами, то наверняка оттягивал бы утреннее вставание, раздумывая: имеет ли смысл подниматься с постели?… Уродство провинциальных номеров, где старомодные панели под дерево соседствовали с авангардным пластиком, где были скверно вымытые пепельницы и серое постельное белье, которое стирали без «зама» – так они с Кларой называли смягчающий бальзам, – не вызывало желания задерживаться дольше необходимого. Да, здесь была житуха без «зама». Угрюмые взгляды из-за заборов, испитые рожи. Местные получали землю в наследство и не умели ничего другого, кроме как тупо ковыряться в ней. А тем, кто не умел далее этого, оставалась водяра. Она сбивала с ног, швыряла свои жертвы в придорожные канавы, бросала на полях, словно ненужные остатки прошлогоднего урожая. Яцек не задумывался, справедлива ли его неприязнь к неотесанной деревенщине или же она не более чем следствие болезни. Ему хватило разговора с мужиком, державшим в руках дымящуюся двустволку. Забрызганная грязью, вылинявшая от старости дворняга, так и не спущенная с цепи, лежала у будки. Верная собачья душа медленно покидала кровоточащее тело, исходящее судорогами.
– Что было с этим псом? – Яцек свернул с дороги, привлеченный воем, заглушившим эхо выстрела.
– А шо должно было быть? Ниче, новый будеть. На праздники порядок наводю.
…Яцек ехал, пока не кончился бензин. На заправке купил путеводитель «Уик-энд в Польше». Просмотрел, что находится в окрестностях. Когда-то он слышал об Усадьбе Гуцюв. «Находится на трассе Звежинец – Краснобруд. Время здесь остановилось, запечатлевшись в камнях, реке, городище, старых избах. Выставка минералов и окаменелостей из Розточе, исторические памятники, диалог с местностью». В рекламе еще говорилось, что здешние края отличаются от стандартов «зеленого туризма». Яцек обратил внимание на фотографии местных изб, крытых соломой; а вот самая настоящая рига – будто специально для него! Яцек несколько лет строил «Польские подворья» и особенно заинтересовался конструкцией риг. Он начал их фотографировать и к нынешнему времени уже собрал приличную коллекцию. «В отдельно стоящем деревянном домике из четырех комнат есть места для ночлега. Кухня на выбор: либо домашняя, либо вегетарианская. Велосипеды, кони, простор…» – расхваливала реклама Гуцюв.
По дороге в Гуцюв Яцек остановился у костела – вернее, сначала проехал его, а потом вернулся, разглядев костел в зеркале заднего вида. В обычный день костел наверняка был бы закрыт, пришлось бы просить ключи в доме ксендза. А в Страстную неделю его двери были распахнуты настежь.
Интересной особенностью костела было смешение стилей. Средневековые ребристые стены переходили в ренессансный свод боковой капеллы. Алтари были в духе барокко, неуклюже-сарматские,
[51]
и эти ангелочки с голубыми глазами, выпученными в бесконечность. Три эпохи дополняли друг друга, и каждая добавляла что – то свое к образу человека: готика – кости, ренессанс – гармонию тела, барокко – извитые внутренности, разукрашенные золотом, чтобы трудно их было узнать. Три стиля: готическая конструкция, ренессансная телесная оболочка, барочный интерьер.
