– И ты говоришь мне об этом только сейчас?! Я тут планирую…
Иоанна была не склонна к эмоциональным взрывам с рыданиями в подушку. Нельзя сказать, что она чувствовала себя беззащитной перед людьми или перед будущим. Но дрожащее веко она восприняла как землетрясение – ей казалось, что всю ее колотит от уходящей из-под ног почвы, на которой стоит ее дом и ее брак.
Стресс породил догадку: женщина размножается делением. Сперва она делится с ребенком своим телом – отдает ему кровь, кальций из костей и зубов, терпит муки при родах. Впоследствии, погружаясь в заботы и переживания, женщина отдает свои годы, делит на маленькие кусочки свое сердце, угождая семье, пока от нее самой не остается ничего… От нее самой не остается ничего.
«Тем более я должна иметь что-то для себя. Что-то такое, в чем я не буду зависеть от решений Марека».
Клара и Юлек прибыли в Веймар в девять вечера и сразу отправились в гостиницу, забронированную для участников конференции.
– Пойдем посмотрим, что здесь рядом, – сунул Юлек в карман карту города. – И что-нибудь съедим.
– Как, в это время суток? – Клара ощупывала старинную кровать под кружевным покрывалом – достаточно ли мягка.
– Знаю, знаю, вредно для здоровья.
– Я ложусь спать, – зевнула она.
– А если я возьму тебя на руки? – поднял он ее с кровати.
– Оставь.
– Почему? Нас ведь никто здесь не увидит.
– Неужели у тебя еще остались силы?
С самого утра они, сменяя друг друга, вели машину.
– Считай, что это у меня гимнастика.
Он вынес ее в коридор, увешанный гравюрами с изображением фруктов. Доски паркета пахли воском.
В баре у гостиницы Клара выпила минеральной воды и оставила Юлека. Назавтра ей следовало быть отдохнувшей – в восемь ее доклад с демонстрацией слайдов. Все организовал профессор Лин. Когда Клара только познакомилась с ним, он не слишком отличался от крестьян, которых лечил. Единственной его материальной ценностью были иглы для акупунктуры да еще нефритовые палочки, добавлявшие почтения к доктору бедняков, которые ели деревянными.
– Политика меня не интересует, – заявлял он тогда, после событий на площади Тянь-ань-мэнь. – Правительство знает, что делает. Проехаться танком по горстке бунтарей – это мелочь в сравнении со спасением миллионов.
Клара заподозрила профессора в трусости или, как минимум, в старческом эгоизме. Однако, несмотря на цветистые разглагольствования западных политиков, последующие годы, а также аналитические выкладки экономистов и экспертов в делах Востока убедили ее в том, что она ошибалась. Суть, так или иначе, сводилась к тому неприятно поразившему ее высказыванию Лина о «спасении миллионов от их собственного разложения». Лин не разбирался ни в апокалиптических теориях, ни в либерализме – его интересовала исключительно акупунктура. Благодаря ей он выехал за границу. Теперь профессор жил в Лейпциге, в доме, пропитанном запахами рисового клея, древних китайских книг, трав, сушеных змей, он с неподдельным интересом смотрел немецкие шоу-программы по телевизору и с не меньшим энтузиазмом пользовался кредитной картой American Express, исправно пополняемой внушительными гонорарами.
После конференции Лин, в очередной раз оценив умения Клары, рекомендовал ее своим особым пациентам. Возможно, он предоставлял ей шанс заработать – в Германии плата за визит была в четыре раза выше, чем в Польше, – возможно, хотел похвастаться Кларой перед своей лучшей клиентурой, мол, как-никак, настоящий хирург.
С двумя первыми пациентами проблем у Клары не возникло. В состоятельных домах, где, казалось, и тень на полу имеет свою цену, к Кларе отнеслись безлично-нейтрально – как к присланной профессором новой машинке для иглоукалывания. В прихожей ей оставляли конверт с гонораром.
Последняя пациентка, фрау Клинке, жила неподалеку от гостиницы, в которой остановилась Клара. Экономка провела Клару через коридор, в котором стояли китайские вазы с орхидеями и розами. Оказалось, что в доме фрау Клинке оборудована самая настоящая манипуляционная – здесь был даже массажный стол с отверстием для лица. Клара не знала, кого ей предстоит увидеть – спортивную пожилую даму или болезненную старушку. Вся клиентура профессора была в пенсионном возрасте – те, кто помоложе, предпочитали пустым иглам уколы ботокса.
Фрау Клинке пришла босиком, поэтому Клара не услышала ее шагов.
– Все готово, – поприветствовала она Клару и, сбросив махровый халат, еще раз повторила – уже по-немецки, для себя: – Все готово.
Это была костлявая угловатая женщина, со спины напоминавшая букву «i» – над плоским белым телом круглая голова с ежиком черных волос. Ее руки с внутренней стороны были в синяках и следах от уколов.
Лин предоставил Кларе свои заметки, но в них она не нашла интересующих ее сведений о затяжной болезни фрау Клинке. Кое-что можно было понять по отметинам игл, и при иных обстоятельствах Клара предпочла бы побеседовать с пациенткой.
– Я не заразна, – сказала фрау Клинке, увидев, что Клара надевает перчатки.
– Таково правило для всех врачей.
– Вам понравился Веймар?
– Я еще не успела посмотреть город. – Клара протерла ваткой иссушенную кожу и вонзила иглу.
– Не волнуйтесь, я привыкла. Профессор вбивает их сильнее.
В Шангу к Кларе выстраивались целые очереди. Китайские акупунктурщики кололи намного глубже и оттого больнее, зато работа у них шла чуть ли не с конвейера. Кроме всего прочего, Клара оказывала своим пациентам еще одну любезность, о которой они, правда, не подозревали: она использовала только чистые иглы.
– Уверяю вас, мои уколы не менее результативны, это всего лишь вопрос техники. – Клара придвинула стул поближе к пациентке и следила за временем, играя обручальным кольцом.
Фрау Клинке лежала неподвижно, будто одиннадцати-сантиметровые иглы намертво пришпилили ее к кушетке.
– Прикрыть вас? – Клара с присущим ей вниманием заметила, как на ногах больной суживаются кровеносные сосуды.
– Спасибо, не нужно. Мне тепло. В этом старом доме всегда тепло.
«Яцек бы это оценил, – подумалось Кларе. – Балки перекрытий, – взглянула она вверх, – всякие «изюминки», заметные лишь глазу архитектора. Что тут сказать?»
– Красивый дом, – машинально похвалила она. – Старинный.
– Триста лет – с перерывом на ГДР – он принадлежит нашей семье. А у меня никого нет, – быстро добавила она. – Если вам интересно, построил этот дом Август фон Айнзидель, мой предок и приятель Гете. Кто-то получает в наследство болезни, а мы – этот дом. Здесь жили и морфинисты, и фашисты – кто угодно. Рядом с Веймаром, этим сердцем немецкой культуры, расположен не менее известный Бухенвальд, вы там не бывали? У вас, поляков, тоже ведь есть Аушвиц, под Краковом. Вас никогда не удивляло, что человеческие бойни строили возле очагов культуры?
