– Эту священную обязанность может исполнять только
хозяин кабинета, со всей подобающей почтительностью. У меня в участке никто не
посмел бы касаться руками августейшего портрета, что висит над моим столом.
Пыль с лика государя вытирают утром, едва придя на службу. Особой шёлковой
тряпицей, предварительно поклонившись.
– Понятно. Ну так я покажу вам, как открывается
т-тайник.
Титулярный советник взял стул, поднёс к стене, влез,
уверенно взялся за портрет руками. Асагава охнул.
– Вот так, – промурлыкал Эраст Петрович, качнув
раму влево. Ничего не произошло. – Ну, тогда вот так.
Качнул вправо – опять ничего. Фандорин потянул портрет на
себя. Дёрнул кверху, книзу. Наконец, вообще перевернул вверх ногами. Бедный
инспектор только постанывал.
– Черт! Неужели ошибся?
Эраст Петрович снял императора, постучал по стене. Звук был
глухой.
В сердцах привесил портрет обратно – тот эпатированно
закачался.
Молодому человеку сделалось стыдно. Не за ошибку, а за то, с
какой снисходительной величавостью он давеча протянул своё «поня-ятно». Луч
фонарика скользнул по обоям, осветил сверху поперечную перекладину распятья.
У титулярного советника перехватило дыхание.
– Скажите, а кто протирает к-крест? Тоже хозяин
кабинета?
Фандорин соскочил на пол, передвинул стул поближе к
распятью. Снова вскарабкался.
– Конечно. Уборщик не посмел бы. Он знает, что это
священный для вашей религии предмет.
– Угу. Оно и видно…
Символ христианской религии явно пользовался у интенданта
меньшим почтением, чем портрет императора Муцухито – на чёрном дереве скопился
тонкий слой пыли.
Эраст Петрович попробовал сдвинуть распятье с места – не
вышло. Посветив получше, увидел, что крест не привешен и не вбит, а как бы
немного утоплен в стене. Странно! Значит, для него сделана специальная выемка?
Попытался вытянуть. Не удалось. Тогда нажал.
Распятье с едва слышным щелчком ушло в обои глубже, теперь
его края торчали не более, чем на дюйм.
Секунду спустя раздался мелодичный лязг, и часть стены
проворно отъехала, почти отпрыгнула в сторону, за книжные полки. Открылся
тёмный прямоугольник чуть ниже человеческого роста.
– Есть! Тайник! – крикнул Асагава и испуганно
оглянулся на дверь приёмной – не громко ли.
Фандорин же механически взглянул на часы: без двух минут
два.
Инспектор прочувствованно, чуть не со слезами, произнёс:
– Ах, что бы я без вас делал! – И, пригнувшись,
нырнул в дыру.
Вице-консула же заинтересовало устройство тайника – в
разрезе оно было хорошо видно: под слоем штукатурки дубовая доска, потом
пробка. Вот почему простукивание ничего не дало. Рычаг высвобождает мощные
стальные пружины, этим объясняется «прыгучесть» перегородки. Интересно,
захлопывается она столь же стремительно или нужно прилагать усилие?
Удовлетворив техническое любопытство, Эраст Петрович
последовал за сообщником.
Хранилище секретов представляло собой узкую, но довольно
длинную, шагов в десять, комнатку, всю стену которой занимал стеллаж. На
деревянных полках стояли обычные канцелярские папки разной толщины. Асагава
брал их одну за другой, восклицал что-то по-японски и клал обратно. Вице-консул
тоже взял одну, потолще. На обложке были выведены иероглифы. Два первых были
лёгкие, Эраст Петрович их узнал: «Восточная столица», то есть «Токио», но
дальше шла какая-то тарабарщина.
– Что тут написано?
– «Токийское губернское управление», – мельком
глянул Асагава. – Это что! Тут есть министры, члены Государственного
Совета, даже – вы не поверите – члены императорской фамилии! У этого человека
нет ничего святого!
Он заглянул в тоненькую папочку, стоявшую отдельно, и вдруг
покачнулся.
– Её величество! Да как он посмел? За одно это Сугу
нужно предать смерти!
– И что там у него про императрицу? –
полюбопытствовал Фандорин, заглядывая через плечо японца.
Ничего интересного на листке не увидел – какая-то записка
все теми же иероглифическими каракулями, но инспектор невежливо оттолкнул
Эраста Петровича локтем.
– Сам не прочёл и вам не дам! Какая гнусность!
Трясущимися пальцами он изорвал в мелкие клочки записку и
ещё несколько бумажек, хранившихся в папке.
– Послушайте, две минуты третьего, – показал ему
часы титулярный советник. – Мы не за этим сюда пришли. Где папка с
заговорщиками?
По причине иероглифической неграмотности занять себя Эрасту
Петровичу было нечем. Пока Асагава рылся на полках, молодой человек посветил
фонариком во все стороны. Ничего интересного не обнаружил. Похоже, внутри
тайника рычага не было, он открывался и закрывался только снаружи. Под потолком
торчали газовые рожки – очевидно, из кабинета можно было зажечь освещение, но
нужды в том не было, вполне хватало лампы и фонарика.
– Есть! – выдохнул инспектор. – На корешке
написано «Окубо». – Лихорадочно зашелестел листками. – Вот мои
пропавшие донесения, все три! А это рапорт начальника полиции из города
Кагосима. Он докладывает, что, по агентурным сведениям, в Токио отправился
мастер фехтования Икэмура Хёскэ с двумя учениками. Приметы; сорок пять лет,
шрам слева на шее и у виска, левая рука скрючена. Прозвище – Камиясури, Наждак,
потому что рукоятку меча он оборачивает наждаковой бумагой – правая ладонь у
него крепче железа. Это он, Сухорукий! Погодите, погодите, тут ещё… – Асагава
вынул один за другим три листка, исписанные тушью странного бурого
цвета. – Это присяга. Написано кровью. «Мы, нижеподписавшиеся, клянёмся
честью не пожалеть своей жизни во имя высокой цели – истребить подлого
изменника Окубо…» Таких документов три. На одном шесть подписей – это шестёрка,
убившая министра. На втором три подписи, первая – Икэмуры Хёскэ. Наши сацумцы!
На третьем четыре подписи. Значит, была ещё одна группа, оставшаяся
необнаруженной. Тут есть имена, теперь злоумышленников будет нетрудно найти,
пока они ещё чего-нибудь не натворили… Мы победили, Фандорин-сан! Суга в наших
руках! С этими клятвами, с украденными донесениями мы сможем его прижать!
– Он и так был в наших руках, – хладнокровно
заметил Эраст Петрович. – За этот милый архив ему не сносить головы, даже
безо всяких з-заговоров.
Асагава покачал головой:
