Маса заколебался. Инспектор Асагава – настоящий ёрики, его
не обманешь. В два счета заметит слежку. К тому же человек он серьёзный,
ответственный. Такому можно доверить господина.
В общем, не поехал. Из-за этого и терзался. Дело, на которое
отправился господин, судя по всему, было нешуточное. В сумке, которую он собрал
тайком от Масы, лежал костюм ночного лазутчика. До чего же трудна жизнь
вассала, который не может объясниться с человеком, которому служит! Если б
знать язык северных варваров, Маса сказал бы господину: «У вас нет и не будет
помощника верней и старательней меня. Вы больно раните моё сердце и мою честь,
пренебрегая моей помощью. Я всегда и всюду обязан быть с вами, это мой долг».
Ничего, господин очень умен, с каждым днём он знает всё больше японских слов, и
недалёк день, когда с ним можно будет разговаривать на человечьем языке, без
жестов и гримасничанья. Тогда Маса сможет служить по-настоящему.
Пока же он делал то, что мог: во-первых, не спал; во-вторых,
не пустил к себе в постель Нацуко, хоть та надулась, да и Масина карада очень
хотела (ничего, потерпит – карада должна подчиняться духу); в-третьих,
восемьсот восемьдесят восемь раз произнёс надёжное заклинание от ночных
напастей, которому его научила одна куртизанка. У этой женщины властелин сердца
был ночной грабитель. Всякий раз, когда он отправлялся на дело, она не
принимала клиентов, а зажигала благовония и молилась пузатому богу Хотэю,
покровителю тех, чья судьба зависит от удачи. И всякий раз её возлюбленный
утром возвращался с мешком за плечами, полным добычи, а главное живой и
невредимый – вот какое это сильное заклинание. Но однажды глупая женщина
сбилась со счета и на всякий случай помолилась с запасом. Так что же? В ту
самую ночь злосчастного грабителя схватили стражники, и назавтра его голова уже
щерилась на прохожих с моста через Сакурагаву. Куртизанка, конечно, пронзила
себе горло заколкой для волос, и все сказали: туда ей и дорога,
безответственной дуре.
Чтобы не обсчитаться, Маса собирал кучками рисовые зёрнышки.
Произнесёт заклинание – отложит, произнесёт – отложит. Маленькие кучки, по
восемь зёрен, соединялись в большие, состоявшие из десяти маленьких. Когда
больших куч набралось одиннадцать, давно уже настало утро. Маса не спеша,
нараспев, произнёс молитву ещё восемь раз. Доложив последнюю рисинку, выглянул
в окно и увидел, как к воротам консульства подъезжает сияющая чёрным лаком
карета, неописуемого великолепия, и запряжена целыми четырьмя лошадьми. На
козлах сидел важный кучер, весь в золотых позументах и шапке с перьями.
Дверца распахнулась, и на тротуар легко спрыгнул господин.
Правда, без мешка за плечами, но живой и невредимый. И потом, разве карета –
это меньше, чем мешок? Ай да заклинание!
Маса бросился встречать.
Ещё чудесней была перемена, произошедшая с господином. После
той проклятой ночи, когда он вышел из павильона раньше обычного и всю дорогу до
дома спотыкался, будто слепой, лицо у господина сделалось похоже на маску
Земляного Паука из театра Но: тёмное, застывшее, а нос, и без того длинный,
заострился – смотреть страшно.
Отчего О-Юми-сан выбрала красноволосого англичанина,
понятно: тот гораздо богаче, у него большой красивый дом, и слуг восемь, а не
один. Господин ужасно страдал от ревности, и, глядя на него, Маса тоже весь
извёлся. Даже стал подумывать, не убить ли негодную? Конечно, господин
опечалится, но все же это лучше, чем губить свою печень, ежеминутно представляя
себе, как любимая извивается в объятьях другого.
Но вот случилось чудо, и злые чары рассеялись. Маса сразу
это увидел. То ли благодаря доброму богу Хотэю, то ли по какой иной причине, но
господин исцелился. Его глаза светились уверенностью, уголки рта больше не
загибались книзу.
– Маса, большое дело, – сказал он по-японски,
сильным голосом. – Очень большое. Помогать, хорошо?
Из кареты тощим задом вперёд вылез какой-то человечек в
мятом, запачканном сюртуке, развернулся и чуть не упал – так его качнуло.
Судя по горбоносой физиономии, холёной коже, изящным ручкам
– из аристократов.
– Он… жить… дом, – сказал господин, нетерпеливо
щёлкая пальцами, потому что не сразу мог вспомнить нужные слова.
Значит, гость, понял Маса и вежливо поклонился незнакомцу.
Тот икнул и снова пошатнулся. То ли больной, то ли пьяный – не поймёшь.
Вошли в дом, причём господин ступал как-то боком, словно
загораживая своего гостя от окон Грязного Человека.
Господин прошёлся по коридору, немного подумал и показал:
– Там. Он жить там.
Маса хотел объяснить, что там жить нельзя, это кладовка. В
ней чемоданы, мешок с рисом, банки с маринованной редькой и корнем имбиря, но
господин слушать не стал.
– Сутеретти, сутеретти, – дважды повторил он
непонятное слово. Потом, пробормотав «Тёруто!» (это слово Маса знал, оно
значило «тикусё!»), принёс из кабинета словарь и перевёл. – Стеречь. Ты он
стеречь. Понимать?
– Понимать, – кивнул Маса.
Так бы сразу и сказал. Схватил горбоносого за шиворот,
затолкал в кладовку. Тот жалобно захныкал, обессиленно сел на пол.
– Вежливо, – строго приказал господин, снова
воспользовавшись словарём. – Стеречь. Строго. Однако вежливо.
Вежливо, так вежливо. Маса принёс из своей комнаты тюфяк,
подушку, одеяло.
Сказал пленнику:
– Прошу вас устраиваться поудобнее.
Аристократ плаксиво попросил о чем-то господина
по-английски. Маса узнал только знакомое слово «пуриидз».
Тяжело вздохнув, господин достал из кармана коробочку, где
лежали крошечные бутылочки с какой-то жидкостью и шприц, вроде тех, какими
прививают оспу. Отдал коробочку плаксе и запер дверь кладовки.
– Смотреть. Стеречь. Строго. Вежливо, – повторил
он, зачем-то покачав направленным вверх указательным пальцем.
Повернулся, чуть не бегом выскочил из квартиры.
Сел в карету. Уехал.
* * *
Первую минуту Эраст Петрович по инерции ещё думал о
посаженном в кладовку свидетеле. На Масу можно положиться. Не отойдёт от двери
и никого не подпустит. Черт знает, что слуга обо всем этом думает. К сожалению,
не объяснишь – слов не хватит.
Число бед, за которые предстояло держать ответ, у
титулярного советника увеличивалось не по дням, а по часам. Мало ему было ночного
вторжения в обитель японского правопорядка, мало гибели начальника полиции,
теперь к этому прибавилось сокрытие постороннего лица на территории консульства
без ведома начальства. О спрятанном князе говорить нельзя никому – ни Доронину,
ни Сироте. Во всяком случае, пока.
