Приказчик то ли не расслышал, что ему следует дожидаться в
прихожей, то ли плохо соображал от волнения – так и тащился за доктором, всё
лепеча что-то о поцелуе и о руке.
На пороге кабинете воскликнул:
– По крайней мере позвольте пожать вашу благородную
руку!
– Это ради Бога. – Твигс протянул ему ладонь,
левой кистью взялся за створку двери. – Я должен на секунду уединиться…
Расчувствовавшийся Джонатан Ямада стиснул руку доктора что
было мочи.
– Ой! – вскрикнул Твигс. – Больно!
Поднёс руку к глазам. На нижней фаланге среднего пальца
выступила капелька крови. Приказчик засуетился:
– Ради Бога простите! У меня перстень, старинный,
родовой! Иногда проворачивается, великоват. Оцарапал? Оцарапал? Ах, ах! Мне нет
прощения! Я перевяжу, я платком, он чистый!
– Не нужно, ерунда, – поморщился Твигс, зализывая
ранку языком. – Так я сейчас. Обождите.
Прикрыл за собой дверь, подошёл к столу и вдруг покачнулся –
что-то потемнело в глазах. Схватился руками за край столешницы.
А приказчик, оказывается, не остался в коридоре, тоже влез в
кабинет и теперь бесцеремонно шарил среди бумаг. Взял схему, поднёс к глазам,
кивнул.
Но Твигсу сейчас было не до странного поведения Джонатана
Ямады, доктор чувствовал себя совсем нехорошо.
Он смотрел на фотопортрет Дженни, что стоял на тумбочке,
помещённый в серебряную рамку, и не мог оторвать от карточки взгляда.
Подретушированная жена тоже смотрела на Ланселота, улыбалась
ему доверчиво и ласково.
Всё меняется,
Но не лицо на старой
Фотокарточке.
Дон-дон
Эраст Петрович спал недолго, то и дело поглядывая на часы, а
в половине четвёртого тихонько встал. С полминуты смотрел на спящую О-Юми,
испытывая чрезвычайно сильное чувство, которое было бы непросто выразить
словами: никогда ещё мир не казался ему таким хрупким и одновременно таким
прочным; он мог рассыпаться стеклянными осколками от малейшего дуновения ветра,
а мог и выдержать напор самого неистового урагана.
Сапоги титулярный советник надел в коридоре. Тронул за плечо
Масу, который сидел на полу перед кладовкой, опустив подбородок на грудь. Тот
сразу вскинулся.
– Иди спать, – шёпотом сказал Фандорин. –
Нэру. Теперь я покараулю.
– Хай. – Маса зевнул, отправился к себе в комнату.
Подождав, пока оттуда донесётся мирное, с причмокиваньем
сопение (ждать пришлось не долее минуты), Эраст Петрович вошёл к князю.
Кажется, Онокодзи успел неплохо обжиться в своём убежище.
Полки с Масиными припасами и хозяйственными мелочами были завешены одеялом, на
полу стояла погашенная лампа, на пустом ящике – остатки ужина. Сам князь
безмятежно спал, приоткрыв в полуулыбке тонкие губы, – судя по всему, его
сиятельство пребывал во власти каких-то сладостных сновидений. После О-Юми
смотреть на спящего человека, да ещё такого несимпатичного, Эрасту Петровичу
показалось кощунством, к тому же происхождение чудесных сновидений сомнений не
вызывало – у подушки поблёскивал пустой шприц.
– Вставайте. – Фандорин потряс свидетеля за
плечо. – Тс-с-с. Это я, не пугайтесь.
Но Онокодзи и не думал пугаться. Открыв мутные глаза, он
улыбнулся ещё шире – действие наркотика продолжалось.
– Вставайте, одевайтесь. Мы уходим.
– На прогулку? – хихикнул князь. – С вами,
мой дорогой друг, хоть на край света.
Натягивая панталоны и штиблеты, пританцовывал, вертелся, да
ещё без умолку стрекотал – пришлось сказать, чтоб не шумел.
Из дома Фандорин вывел беспокойного спутника под локоть.
Вторую руку на всякий случай держал в кармане, на рукоятке «герсталя», но
вынимать револьвер не стал, чтоб не пугать князя.
Моросил дождь, пахло туманом. От свежего воздуха Онокодзи
начал понемногу приходить в себя. Заоглядывался на пустынную набережную,
спросил:
– Куда вы меня ведёте?
– В более надёжное место, – объяснил титулярный
советник, и Онокодзи сразу успокоился.
– А я слышал в вашей квартире женский голос, –
лукаво проговорил он. – И этот голос показался мне знакомым, О-очень
знакомым.
– Не ваше дело.
До тридцать седьмого пирса идти было долго, дурман из князя
успел выветриться. Он уже не болтал, всё чаще нервно озирался по сторонам, но
больше ни о чем не спрашивал. Должно быть, свидетелю сделалось холодно – его
плечи мелко подрагивали. А может быть, дрожь была следствием укола.
Кажется, пришли. На низком годауне Фандорин увидел
намалёванные белой краской цифры «37». От берега в море тянулся длинный причал,
начало которого было освещено фонарём, а конец терялся во мраке. Там
поскрипывали швартовочные канаты, чернели силуэты лодок.
Под ногами гулко зарокотали доски, где-то внизу плескалась
вода.
Тьма была не такой уж кромешной, небо начинало сереть в
предвкушении рассвета. Наконец, показалась оконечность пирса. Там торчала мачта
большой лодки, а перед нею, на канатном пале сидел Асагава, в полицейской
форме: было видно кепи и широкий плащ с пелериной.
Эраст Петрович облегчённо выпустил локоть спутника, махнул
инспектору рукой.
Тот тоже помахал в ответ. Идти до лодки оставалось шагов
двадцать.
Как странно, подумал вдруг титулярный советник. Почему он не
поднялся нам навстречу?
– Постойте-ка, – сказал Фандорин князю и сам
остановился.
Тут сидящий встал, и оказалось, что ростом он гораздо ниже
Асагавы. «Прислал вместо себя другого полицейского?» – пронеслось в голове
Эраста Петровича, а рука уже тянула из кармана револьвер – бережёного Бог
бережёт.
Дальше произошло невероятное.
Полицейский сдёрнул с головы кепи, сбросил плащ – и его не
стало. Под одеждой никого не было, одна чернота!
Князь тонко вскрикнул, да и Фандорина охватил мистический
ужас. Но в следующее мгновение мрак шевельнулся, и стало видно силуэт в чёрном,
он быстро приближался.
Ниндзя!
С истошным воплем Онокодзи кинулся наутёк, а вице-консул
вскинул «герсталь» и выстрелил.
Чёрная фигура бежала не прямо, а зигзагами, то приседая, то
отпрыгивая, и проделывала все эти манёвры с непостижимой быстротой – Фандорин
не успевал перемещать дуло.
