– Да как я могу отказаться! Это же б-бесчестье!
– Даже не знаю, что будет большей катастрофой при
теперешней накалённости русско-британских отношений: если вы убьёте Булкокса
или если он вас. – Мстислав Николаевич призадумался, но развёл
руками. – Нет, это исключено. Когда на карту поставлена честь страны,
Фандорин, нужно уметь поступаться личной честью.
Титулярный советник посмотрел на агента исподлобья:
– Личной честью, капитан-лейтенант, нельзя поступаться
никогда и ни по каким резонам.
И снова, встретив отпор, Бухарцев сменил тон – оставил
пафос, перешёл к задушевности:
– Ах, бросьте, Эраст Петрович. Что наши мелкие
самолюбия и амбиции перед лицом Истории? А ведь мы с вами тут именно ею,
матушкой, и занимаемся. Стоим на передовой позиции всей европейской культуры.
Да-да, не удивляйтесь. Я много об этом в последнее время размышляю. Вот я
давеча с вами, Всеволод Витальевич, спорил, насмехался над японской военной
угрозой. Но после подумал хорошенько и признаю: правы вы, тысячу раз правы.
Только надобно шире смотреть. Не в маленькой Японии дело. Скоро на Европу
двинется новый Чингис-хан. Шевелится, готовясь пробудиться, гигантский Китай.
Когда сия жёлтая волна поднимется, её гребень достигнет небес, увлечёт за собою
всякие там Кореи и Монголии, а на самой его пенной верхушке окажется задиристая
островная империя с её хищным дворянством и алчной нуворишеской
буржуазией! – В голосе Мстислава Николаевича зазвенели пророческие нотки,
взгляд загорелся огнём – должно быть, капитан-лейтенант уже представлял, как
будет произносить эту речь перед высшими мужами империи. – Новый Монголизм
или Жёлтая Опасность – вот как я это назову. Миллионы и миллионы свирепых,
узкоглазых, кривоногих, желтолицых обрушатся несокрушимой волной на мирные
просторы Старого Света. И на пути этого китайского исполина с японской головой
снова, как во времена гуннов и татар, окажемся мы, славяне… Вот о чем нужно
думать, Эраст Петрович, а не о собственном гоноре.
На этой во всех отношениях достойной реплике, произнесённой
с превосходной товарищеской укоризной, капитан-лейтенант удалился. Более не
произнёс ни слова, чтобы не портить эффекта. Просто встал, по-военному кивнул, произнёс
одно-единственное слово («Господа») и прошествовал к двери.
Доронин встал, но с места не двинулся.
– Сирота проводит, – сказал он негромко. А чуть
погодя, когда агент уже был за воротами, с чувством прибавил:
– Мерррзавец! И ведь всё налгал. Не станет он ждать
никаких двадцати четырех часов. Накатает ябеду прямо сейчас, в вагоне. И тут же
отправит в министерство, а копию непременно в Третье отделение. Чтоб не
выглядело обычным доносом, присовокупит всю эту чушь про Жёлтую Опасность,
которую он сейчас перед нами репетировал. И самое гнусное, что в Петербурге это
ужасно всем понравится. – Консул устало опустился в кресло. – Попрут
меня в отставку, уж это самое меньшее… А и черт с ней, со службой, – вдруг
весело тряхнул он головой. – Проживу и без неё. Но в Россию не вернусь.
Натурализуюсь и превращусь в японца, а? Что вы на сей счёт думаете? – и
засмеялся, как бы давая понять, что, разумеется, шутит.
На сей счёт титулярный советник ничего не думал, ему было
над чем поломать свою (впрочем, и без того уже проломленную) голову.
– Так главный акунин в этой истории – Дон
Цурумаки? – будто бы про себя прошептал он.
– Как вы сказали? Акунин?
– Ну да, главный злодей. Мне объясняли, что японские
злодеи не похожи на прочих. То есть они, конечно, тоже негодяи и исчадия, но с
п-принципами и не без благородства. Что-то в этом роде.
Всеволод Витальевич усмехнулся:
– Япония – страна благородных злодеев? Пожалуй. Уж
Цурумаки-то – классический акунин.
– А я в этом не уверен… Видите ли, я неплохо знаю этого
человека. – Фандорин не стал вдаваться в подробности. – Он… Он
непохож на коварного интригана. И потом, так ли уж нужно верить предсмертному
свидетельству? Я один раз уже совершил эту ошибку, поверил Суге. Тот же, как
это теперь ясно, в последнюю минуту жизни думал лишь об одном: как бы послать
нас по ложному пути.
– Онокодзи – не Суга. Тот был сильный, несгибаемый
человек, не боявшийся смерти. А ваш японский декадент к категории акунинов
никак не относится.
Замолчали, на сей раз думая об одном и том же.
Консул так ничего и не придумал, вопросительно посмотрел на
поминутно хватающегося за виски помощника.
– Вы говорили, что знаете какой-то рискованный способ?
Способ чего?
– Удостовериться в коварстве Дона Цурумаки. Либо же в
его невиновности.
– Но как это сделать?
– Я ведь вызван на дуэль. Значит, понадобится
секундант, верно? – Эраст Петрович хотел улыбнуться, но вместо этого
скривился от нового спазма головной боли.
Самый верный друг,
Ты по-прежнему со мной,
Головная боль.
Тихий голос
Вечером в том же самом кабинете вновь состоялось совещание,
но уже в несколько изменённом составе. Морского агента не было, вместо него
Всеволод Витальевич пригласил Сироту – должно быть, в виде компенсации за
давешнее унизительное ожидание в коридоре.
Японец, однако, обиженным не выглядел, скорее задумчивым,
будто его мысли витали где-то очень далеко. Но, как свидетельствовали время от
времени вставляемые им реплики, рассказ вице-консула он слушал не менее
внимательно, чем Доронин.
От Дона Цурумаки титулярный советник вернулся, так и не
разрешив своих сомнений.
– Поскольку никаких доказательств вины этого человека у
нас нет, я построил операцию исключительно на одной п-психологии. –
Бледно-зелёный Эраст Петрович говорил неторопливо – то ли от нехорошего
самочувствия, то ли желая ещё раз проанализировать беседу с
подозреваемым. – Если вкратце, я хотел напугать Цурумаки и заодно
подсказать ему, как он может избавиться от опасности.
– Напугать Дона Цурумаки? – недоверчиво
переспросил письмоводитель и покачал головой, будто Фандорин сказал несуразицу.
