Молодой ниндзя перебежал к самой стене, свернул за угол.
Через несколько мгновений высунулся, подал знак: второй телохранитель тоже
усыплён.
Можно было подниматься.
Тамба ждал титулярного советника у двери. Но вперёд не
пропустил – нырнул первым.
Не долее чем на миг наклонился над спящим, после чего сказал
– негромко, но в голос, не шёпотом:
– Входи. Он твой.
Вспыхнул огонёк, зажёгся ночник – тот самый, которым много
раз пользовался Эраст Петрович. На футоне, закрыв глаза, лежал Дон Цурумаки.
И постель тоже была та самая…
Тамба покачал головой, глядя на спящего.
– Я сжал ему точку сна, он не проснётся. Хорошая смерть
– ни страха, ни боли. Такой акунин заслуживает худшего. – Он протянул
Фандорину палочку с заострённым концом. – Кольни его в грудь или в шею.
Легонько, чтоб выступила одна капелька крови. Этого хватит. Никто не
догадается, что Дона убили. Телохранители будут клясться, что не смыкали глаз.
Естественная смерть. Во сне остановилось сердце. Это бывает с чрезмерно
полнокровными людьми.
Эраст Петрович смотрел на румяную физиономию своего
заклятого врага, охваченный мистическим оцепенением. Это не химерическое
deja-vu, сказал он себе. Такое, действительно, один раз уже было. Я стоял над
спящим Доном и прислушивался к его ровному дыханию. Но тогда всё было иначе. Он
не спал, а притворялся. Это раз. Я был жертвой, а не ловцом. Это два. И потом,
тогда у меня отчаянно колотилось сердце, теперь же оно спокойно.
– Я не могу убивать спящего, – сказал
Фандорин. – Разбуди его.
Тамба вполголоса пробормотал что-то – вероятно,
ругательство. Однако спорить не стал.
– Хорошо. Только осторожней. Он ловок и храбр.
Коснувшись шеи толстяка, дзёнин отскочил в тень.
Цурумаки вздрогнул, открыл глаза, которые расширились при
виде чёрной фигуры с занесённой рукой.
Эраст Петрович сдёрнул с лица маску, и глаза Дона стали ещё
шире.
Самое глупое, что мог Эраст Петрович сделать в этой
ситуации, – вступить с приговорённым в беседу, но как ударить безоружного,
да ещё молча, по-палачески?
– Это не сон, – сказал Фандорин. – Прощай,
акунин, и будь проклят.
Попрощаться попрощался, но удара все-таки не нанёс.
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но титулярному
советнику повезло. Дон Цурумаки, человек с крепкими нервами, рванул из-под
подушки револьвер, и тогда Эраст Петрович с облегчением ткнул злодея палочкой в
ключицу.
Тот странно всхрапнул, выпустил оружие, несколько раз
дёрнулся и затих. Меж полуприкрытых век поблёскивали белки закатившихся глаз.
Фандорин попробовал вдохнуть полной грудью – не вышло!
Как это? Смерть врага не дала облегчения? Может, оттого что
произошла чересчур быстро и просто?
Он замахнулся, чтобы нанести ещё удар, но помешал Тамба –
схватил за руку.
– Довольно! Останутся следы.
– Я все равно не могу вдохнуть, – пожаловался ему
Эраст Петрович.
– Это ничего, это сейчас пройдёт. – Дзёнин хлопнул
вице-консула по спине. – Смерть врага – лучшее из лекарств.
Поразительно, но от этих слов Фандорину вдруг стало легче.
Внутри будто разжалась какая-то пружина. Он осторожно вдохнул – и воздух легко
вошёл в грудь, наполнив её до отказа. Ощущение было таким восхитительным, что у
Эраста Петровича закружилась голова.
Значит, всё не зря!
Пока титулярный советник наслаждался новообретенной свободой
дыхания, Тамба спрятал револьвер обратно под подушку, уложил мертвеца
поестественней, приоткрыл ему рот, побрызгал туда чем-то, и на губах выступили
пузырьки пены. Потом приспустил ворот ночной рубашки, вытер одну-единственную
капельку крови.
– Всё, уходим! Не будем подводить нашего друга Сироту.
Ну, что же ты?
Вместе с дыханием к Фандорину вернулась и ясность мысли. Он
смотрел на Тамбу, и, кажется, впервые видел его по-настоящему – всего как есть,
насквозь.
– Нашего друга! – медленно повторил Эраст
Петрович. – Ну конечно, тут всё дело в Сироте. Вот зачем я тебе понадобился.
Отомстить Дону ты мог и без меня. Но тебе этого мало, ты хочешь восстановить
союз с могущественной организацией, которую создал Цурумаки. Ты вычислил, что,
если Дона не станет, организацию возглавит Сирота, его правая рука. Особенно,
если ты ему в этом поможешь. Но ты не знал, как к Сироте подступиться. И тогда
решил использовать меня. Верно?
Дзёнин молчал. В прорези маски жарким, неистовым огнём
горели глаза. А неудержимый поток освобождённой мыслительной энергии нёс
Фандорина дальше:
– Я не мог дышать! Теперь я припоминаю, как это
началось! Там, у погребального костра, вроде бы удерживая меня, ты крепко сжал
мою грудь! Я думал, что не могу вдохнуть от потрясения, а это были твои фокусы!
С наполовину парализованными лёгкими, с онемевшей душой и оцепеневшим рассудком
я был как воск в твоих руках. И отпустило меня сейчас вовсе не из-за смерти
врага – это ты хлопнул меня по спине! Но теперь я своё дело сделал, свою
полезность исчерпал. Ты меня убьёшь. Дон был злодей, но в его жилах текла
живая, горячая кровь. Настоящий акунин не он, а ты – с холодным сердцем, не
ведающий любви и благородства! Ты и свою дочь нисколько не любил. Бедная
Мидори! На похоронах ты думал лишь об одном – как бы повыгодней использовать её
смерть!
Видимо, ясность рассудка все же не вполне вернулась к Эрасту
Петровичу. Иначе он не стал бы выкрикивать обвинения вслух, не подал бы виду,
что разгадал игру старого синоби.
Исправить смертельную ошибку можно было только одним
способом. Титулярный советник сделал выпад, целя отравленной палочкой в грудь
интригану, но Тамба был готов к нападению. Увернулся, несильно стукнул
Фандорина по запястью, и рука повисла плетью. Дзёнин тут же подобрал деревянное
оружие.
Не в том состоянии души был сейчас Эраст Петрович, чтобы
цепляться за жизнь. Придерживая онемевшую руку, он повернулся к Тамбе грудью и
ждал удара.
– Ты прав в своих выводах лишь наполовину, –
сказал дзёнин, пряча палочку. – Да, я – настоящий акунин. Но я не убью
тебя. Пойдём отсюда. С минуты на минуту очнутся часовые. Тут не место и не время
для объяснений. К тому же они будут долгими. Пойдём! Я расскажу тебе об
Алмазной Колеснице и о настоящем акунине.
У акунина
Хриплый смех, нож в зубах,
Шальные глаза.
Так сказал Тамба
Тамба сказал:
