Груз прибыл из Франции и предназначался хлебопекарному
товариществу «Вернер и Пфлейдерер». Доставлен утренним новгородским поездом.
Содержание — жёлтый порошок, оставляющий на пальцах характерный маслянистый
блеск, — сомнений не вызывало: мелинит.
— Успел пересечь г-границу раньше, чем туда прибыли
собаки, — определил Фандорин по сопроводительным документам. — Ну что
ж, Мыльников, работаем.
* * *
Работать решили сами, не доверяясь филёрам. Эраст Петрович
нарядился железнодорожником, Мыльников грузчиком. Устроились в соседнем
пакгаузе, откуда отлично просматривался и склад, и подходы к нему.
Получатель явился за грузом в 11.55.
Невысокий мужчина приказчицкого вида предъявил бумажку,
расписался в конторской книге, мешки в закрытый фургон перетаскал сам.
Наблюдатели так и приросли к биноклям.
— Пожалуй, японец, — пробормотал Эраст Петрович.
— Да что вы! — усомнился Мыльников, крутя
колёсико. — Русак русаком, с некоторой татаринкой, как положено.
— Японец, — уверенно повторил инженер. —
Возможно, с примесью европейской крови, но разрез глаз, форма носа… Где-то я
его видел. Но где и когда? Возможно, просто похож на кого-то из знакомых
японцев… Японские лица разнообразием не отличаются, антропология выделяет всего
двенадцать основных типов. Это из-за островной уединённости. Не было притока
иноплеменной к-крови…
— Уезжает! — прервал антропологическую лекцию
Евстратий Павлович. — Скорей!
Но спешить теперь было незачем. Для слежки по городу был
заготовлен целый парк разномастных колясок и пролёток, и в каждой сидело по
филёру, так что деться объекту было некуда.
Инженер и надворный советник опустились на пружинистое
сиденье экипажа, замыкавшего весь этот караван, очень правдоподобно
изображавший оживлённое уличное движение, и медленно покатили по улицам.
Дома и фонари были украшены флагами и гирляндами. Москва
отмечала день рождения императрицы Александры Федоровны не в пример пышнее, чем
в прежние годы. На то имелась особенная причина: недавно государыня наконец
подарила России наследника престола — после четырех девочек, или «холостых
выстрелов», как непочтительно выразился Мыльников.
— А мальчонка-то, говорят, хилый, порченый, —
вздохнул Евстратий Павлович. — Карает Господь Романовых.
На этот раз инженер и отвечать не стал — лишь поморщился на
глупую провокацию.
Между тем объект оказался фокусником. На «Товарной» загрузил
в свою крытую повозку четыре мешка, а у камеры хранения Рязанско-Уральской
дороги вынес три дощатых ящика и восемь небольших свёртков в чёрной блестящей
бумаге. Фургон отпустил. Агенты, конечно, остановили ломовика за первым же
поворотом, но внутри обнаружили лишь четыре пустых джутовых мешка. Мелинит из
них был изъят и зачем-то перефасован.
Приёмщик в камере хранения показал, что ящики и свёртки были
сданы как два отдельных места, на разные квитанции.
Но все эти сведения были получены Фандориным позднее.
Поскольку от вокзала предполагаемый японец дальше двинулся пешим порядком,
инженер и надворный советник вновь взяли наблюдение в свои руки.
Следовали за объектом на предельной дистанции, филёров
отослали в резерв. Сейчас главное было не вспугнуть живца, на которого могла
клюнуть ещё какая-нибудь рыбка.
Приказчик зашёл в две привокзальные гостиницы — «Казань» и
«Железнодорожную». Из осторожности наблюдатели внутрь соваться не стали, да и
не успели бы — в каждой объект пробыл не долее минуты.
Эраст Петрович хмурился — подтверждались его худшие
опасения: Рязанско-Уральская линия была частью великой трансконтинентальной
магистрали, на которой красный карандаш инженера насчитал не менее сотни
уязвимых участков. Для какого из них предназначается багаж, сданный в камеру
хранения?
С вокзальной площади объект подался в центр и довольно долго
крутился по городу. Несколько раз неожиданно останавливал извозчиков, так же
внезапно, посреди улицы, отпускал их, но от образцово устроенной слежки не
избавился.
В восьмом часу вечера он вошёл в извозчичий трактир близ
Калужской площади. Судя по тому, что перед этим битый час прятался в подъезде
соседнего дома, здесь у него была назначена встреча, и уж эту-то оказию
упустить было никак нельзя.
Едва объект вошёл в трактир (было это в девять минут
восьмого), Мыльников свистком подозвал экипировочную карету Летучего отряда,
удобнейшее изобретение современного сыска. В карете имелся набор костюмов и
маскировочных приспособлений на все случаи жизни.
Инженер и надворный советник переоделись ваньками и,
пошатываясь, вошли в трактир.
Окинув взглядом полутёмное помещение, Евстратий Павлович
сделал вид, что не может устоять на ногах — повалился на пол. Наклонившемуся
Фандорину шепнул:
— С ним Лагин. Кличка Дрозд. Эсэр. Особо опасный. Вот
тебе и на…
Главное было установлено, поэтому не стали торчать в
трактире и попусту мозолить глаза — дали вытолкать себя на улицу.
Отрядив к чёрному ходу четвёрку агентов, наскоро обсудили
тревожное открытие.
— Заграничная агентура сообщает, что полковник Акаси,
главный японский резидент, встречается с политическими эмигрантами и закупает
большие партии оружия, — шептал Мыльников, нагнувшись с козел казённой
пролётки. — Но то далеко, в Парижах да Лондонах, а тут Москва-матушка.
Неужто прошляпили? Если тутошним горлопанам да японские винтовки, такое
начнётся…
Эраст Петрович слушал, стиснув зубы. Этот демарш,
неслыханный в практике европейских войн — спровоцировать в тылу врага
революцию, — был во сто крат опасней любых железнодорожных взрывов. Тут
под угрозой оказывался не исход кампании, а судьба всего Российского
государства. Воины Страны Ямато знают, что такое настоящая война: в ней не
бывает недозволенных средств, есть лишь поражение или победа. До чего же японцы
изменились за четверть века!
— Азиаты …ые! — матерно выругался Евстратий
Павлович, словно подслушав фандоринские раздумья. — Ничего святого!
Повоюй-ка с такими!
Но не о том ли самом говорил и Андрей Болконский перед
Бородинским сражением, возразил инженер — разумеется, не вслух, Мыльникову, а
мысленно, самому себе. Рыцарство и война по правилам — вздор и глупость,
утверждал привлекательнейший из героев русской литературы. Пленных убивать, в
переговоры не вступать. Никакого великодушничанья. Война — не игрушки.
А все-таки победит тот, кто великодушничает, подумалось
вдруг Эрасту Петровичу, но довести эту парадоксальную мысль до конца он не
успел — дежуривший у входа агент подал сигнал, и пришлось скорей лезть на
козлы.
