– Значит, японский язык не так уж чужд для русского
уха? – с надеждой спросил Эраст Петрович. – Мне бы очень хотелось
поскорей его выучить.
– И чужд, и труден, – расстроил его Всеволод
Витальевич. – Первооткрыватель Японии святой Францискус Ксавериус сказал:
«Сие наречие замыслено синклитом диаволов, дабы истязать ревнителей веры». А
сходные созвучия иной раз могут сыграть дурную шутку. Например, моя фамилия,
по-нашему вполне благозвучная, доставляет мне в Японии немало хлопот.
– Почему?
– Потому что «доро» значит «грязь», а «нин» –
«человек». «Грязный человек», каково для консула великой державы?
– А что по-японски значит «Россия»? – встревожился
за отечество титулярный советник.
– Ничего хорошего. Пишется двумя иероглифами: Ро-коку,
«Дурацкая страна». Наше посольство уже который год ведёт сложную
дипломатическую борьбу, чтобы японцы использовали в документах другой иероглиф
«ро», означающий «роса». Тогда получилось бы красиво: «Страна росы». Пока, увы,
не удаётся.
Письмоводитель Сирота в лингвистической дискуссии участия не
принимал, просто стоял с вежливой улыбкой.
– Всё ли готово для обустройства господина
вице-консула? – обратился к нему Доронин.
– Так точно. Казённая квартира подготовлена. Завтра
утром придут кандидаты на должность камердинера. У всех очень хорошие
рекомендации. Где вам угодно столоваться, господин Фандорин? Если у себя, я
найду для вас повара.
Японец говорил по-русски правильно и почти без акцента,
только кое-где путал "р" и "л" – например, в трудном слове
«проверил».
– Мне, собственно, всё равно. Я употребляю самую
простую п-пищу, так что в поваре нужды нет, – принялся объяснять
титулярный советник. – Самовар поставить, в лавку за припасами сходить – с
этим справится и слуга.
– Хорошо-с, – поклонился Сирота, обнаруживая
знакомство и со словоерсами. – А ожидается ли прибытие госпожи
вице-консульши?
Вопрос был сформулирован несколько витиевато, и Эраст
Петрович не вмиг уяснил его смысл.
– Нет-нет, я не женат.
Письмоводитель кивнул, как если бы был готов к такому
ответу.
– В этом случае могу предложить вам на выбор двух
кандидатов… то есть двух кандидаток на место супруги. Одна за триста иен в год,
пятнадцати лет, прежде замужем не была, знает сто английских слов. Вторая
немолодая, двадцати одного года, дважды была замужем. Рекомендации от прежних
мужей превосходные, знает тысячу английских слов и стоит дешевле – двести
пятьдесят иен. Вот фотографические карточки.
Эраст Петрович заморгал длинными ресницами, в растерянности
оглянулся на консула.
– Всеволод Витальевич, я что-то…
– Сирота предлагает вам выбрать конкубину, –
объяснил Доронин, с видом знатока рассматривая снимки, на которых были
запечатлены куклоподобные барышни с высокими замысловатыми причёсками. –
Супругу по контракту.
Титулярный советник наморщил лоб, но все равно не понял.
– Все так делают. Очень удобно для чиновников, моряков
и коммерсантов, оторванных от дома. Мало кто вывозит сюда семью. Почти у всех
офицеров нашей Тихоокеанской эскадры японские конкубины – здесь или в Нагасаки.
Заключается контракт на год или на два, с правом продолжения. За небольшие
деньги вы получаете домашний уют, заботу, опять же радости плоти. Вы ведь, как
я понял, не любитель борделей? Хм, девушки хорошие, Сирота в этом толк
знает. – Доронин постучал пальцем по одному из снимков. – Мой вам
совет: берите вот эту, которая постарше. Она уже дважды побывала замужем за
иностранцами, не придётся воспитывать. Моя Обаяси передо мной жила с французским
капитаном и потом с американским серебряным спекулянтом. Кстати о
серебре. – Всеволод Витальевич обернулся к Сироте. – Я просил
подготовить для господина вице-консула жалованье за первый месяц и подъёмные на
обустройство – всего шестьсот мексиканских долларов.
Письмоводитель почтительно наклонил голову и стал открывать
несгораемый шкаф.
– Почему мексиканских? – спросил Фандорин,
расписываясь в ведомости.
– Самая ходовая валюта на Дальнем Востоке. Правда, не
слишком удобная, – заметил консул, наблюдая, как Сирота вытаскивает из
сейфа позвякивающий мешок. – Не надорвитесь. Тут, наверное, с пуд серебра.
Но Эраст Петрович поднял увесистую ношу без усилия, двумя
пальцами – видно, не зря возил в багаже чугунные гири. Хотел положить на стул,
но отвлёкся – засмотрелся на портреты, что висели над столом Сироты.
Портретов было два. С левого на Фандорина смотрел Александр
Сергеевич Пушкин, с правого щекастый азиат, грозно супящий густые брови.
Гравюра с картины Кипренского, хорошо знакомой титулярному советнику, интереса
у него не вызвала, но второй портрет заинтриговал. Это была аляповатая цветная
ксилография, должно быть, из недорогих, но исполненная так искусно, что
казалось, будто сердитый толстяк смотрит вице-консулу прямо в глаза. Из-под
расстёгнутого златотканого воротника виднелась жирная, в натуралистичных
складках шея, а лоб японца стягивала повязка с алым кругом посередине.
– Это какой-нибудь поэт? – поинтересовался
Фандорин.
– Никак нет. Это великий герой фельдмаршал Сайго
Такамори, – благоговейно ответил Сирота.
– Тот самый, что взбунтовался против правительства и
покончил с собой? – удивился Эраст Петрович. – Разве он не считается
государственным преступником?
– Считается. Но он всё равно великий герой. Фельдмаршал
Сайго был искренний человек. И умер красиво. – В голосе письмоводителя
зазвучали мечтательные нотки. – Он засел на горе с самураями своей родной
Сацумы, правительственные солдаты окружили его со всех сторон и стали кричать:
«Сдавайтесь, ваше превосходительство! Мы с почётом доставим вас в столицу!». Но
господин фельдмаршал не сдался. Он сражался до тех пор, пока пуля не попала ему
в живот, а потом приказал адъютанту: «Руби мне голову с плеч».
Фандорин помолчал, глядя на героического фельдмаршала. До
чего выразительные глаза! Поистине портрет был нарисован мастером.
– А почему у вас тут Пушкин?
– Великий русский поэт, – объяснил Сирота и,
подумав, прибавил. – Тоже искренний человек. Красиво умер.
– Японцев хлебом не корми, только бы кто-нибудь красиво
умер, – улыбнулся Всеволод Витальевич. – Но нам с вами, господа,
помирать рано, работы невпроворот. Что у нас самое срочное?
