Кивнул на груду серебра, показал на пленника и сказал
по-английски:
– All this against him. Stake?
[7]
Было видно, что Горбун колеблется. Сирота тоже сделал шаг
вперёд, встал плечом к плечу с Фандориным и поднял российский флажок, давая
понять, что за предложением вице-консула стоит вся мощь великой империи.
– Okay. Stake, – хрипло повторил хозяин,
поднимаясь.
Щёлкнул пальцами – ему с поклоном подали бамбуковый
стаканчик и кости.
Ах, если б всегда
Ты внушал почтение,
Флаг родной страны!
Идущая под уклон булыжная мостовая
Возле «Ракуэна» задерживаться не стали – не сговариваясь,
сразу же свернули за угол и быстро-быстро зашагали прочь. Сирота, правда,
уверял, что Горбун не посмеет пуститься в погоню, ибо отбирать назад выигрыш не
в обычаях бакуто, но, похоже, и сам не очень-то верил в незыблемость бандитских
традиций – то и дело оглядывался назад. Письмоводитель тащил мешок с серебром,
Эраст Петрович вёл под локоть барышню, а сзади плёлся выигранный в кости
якудза, кажется, ещё не пришедший в себя после всех испытаний и вывертов
судьбы.
Лишь выбравшись из «стыдного квартала», остановились
перевести дух. По улице бежали рикши, вдоль магазинных витрин прогуливалась
чинная публика, а спускающуюся к речке булыжную мостовую ярко освещали газовые
фонари – на город уже спустились сумерки.
Здесь титулярный советник был подвергнут тройному испытанию.
Пример подала девица Благолепова. Она пылко обняла Эраста
Петровича за шею (при этом больно ударив по спине узелком с капитановым
наследством) и оросила его щеку слезами благодарности. Молодой человек был
назван «спасителем», «героем», «ангелом» и даже «дусей».
И это было лишь начало.
Пока ошеломлённый «дусей» Фандорин успокаивал барышню,
осторожно гладя её по сотрясающимся плечам, Сирота терпеливо ждал. Но едва
Эраст Петрович высвободился из девичьих объятий, письмоводитель склонился перед
ним чуть не до земли, да так и замер в этой позе.
– Господи, Сирота, да вы-то что?
– Мне стыдно за то, что в Японии есть такие люди, как
Сэмуси, – глухим голосом сказал тот, не поднимая головы. – И это в
первый же день вашего приезда! Что вы должны думать о нас!
Фандорин стал было объяснять патриоту, что в России тоже
очень много плохих людей и что он отлично знает: судить о народе следует по его
лучшим, а не худшим представителям, но тут на вице-консула обрушилась новая
напасть.
Круглолицый разбойник перестал посекундно оглядываться в
сторону моста, запыхтел и вдруг как повалится Эрасту Петровичу в ноги, как
примется стучать крепким лбом о мостовую!
– Он благодарит вас за спасение его чести и его
жизни, – перевёл Сирота.
– Скажите ему, пожалуйста, что благодарность принята,
пусть поскорей встанет, – нервно сказал титулярный советник, оглядываясь
на публику.
Бандит встал, поклонился в пояс.
– Он говорит, что он – солдат почтенной шайки
«Тёбэй-гуми», которая более не существует.
Словосочетание «почтенная шайка» так заинтересовало
Фандорина, что он попросил:
– Пусть расскажет о себе.
– Хай, касикомаримасита
[8]
, –
снова поклонился «солдат», прижал ладони к бокам и стал даже не рассказывать, а
скорее докладывать, причём совершенно по-военному «ел глазами начальство», в
роли которого оказался Эраст Петрович.
– Он из семьи потомственных мати-якко и очень этим
гордится. (Это такие благородные якудзы, которые защищают маленьких людей от
произвола властей. Ну, заодно, и обирают, конечно), –
полупереводил-полукомментировал Сирота. – У его отца на руке было всего
два пальца. (Это в якудзе такой обычай: если разбойник в чем-то провинился и
хочет извиниться перед шайкой, то отрезает себе кусочек пальца.) Сам он,
правда, отца не помнит – про него люди рассказывали. Мать у него тоже из
почтенной семьи, у неё все тело было в татуировках, до самых коленок. Когда ему
было три года, его отец сбежал из тюрьмы, спрятался на маяке и дал знать жене –
она служила в чайном доме. Мать привязала ребёнка на спину и поспешила к мужу
на скалу, но её выследили и донесли стражникам. Те окружили маяк. Отец не
захотел возвращаться в тюрьму. Он ударил жену ножом в сердце, а себя в горло.
Маленького сына тоже хотел зарезать, но не смог и просто бросил в море. Однако
карма не позволила мальчику утонуть – его выловили и отнесли в приют.
– Ну и зверь же был его папаша! – воскликнул
потрясённый Эраст Петрович. Сирота удивился:
– Почему зверь?
– Да ведь он зарезал собственную жену, а малютку сына
б-бросил со скалы!
– Уверяю вас, он ни за что не стал бы убивать свою
супругу, если бы она сама его об этом не попросила. Они не захотели
расставаться, их любовь оказалась сильнее смерти. Это очень красиво.
– Но младенец-то здесь при чем?
– У нас в Японии на это смотрят иначе, извините, –
строго ответил письмоводитель. – Японцы – люди ответственные. Родители
отвечают за своего ребёнка, особенно если он совсем маленький. Мир так жесток!
Разве можно бросать на произвол судьбы беззащитное существо? Это слишком
бесчеловечно! Семье нужно держаться вместе, не разлучаться. В этой истории
трогательней всего то, что отец не смог ударить своего маленького сына ножом…
Пока между вице-консулом и его помощником происходил этот
диалог, коротышка вступил в беседу с Софьей Диогеновной. Поклонился ей и задал
какой-то вопрос, от которого девица всхлипнула и горько заплакала.
– Что такое? – вскинулся Фандорин, не дослушав
Сироту. – Этот бандит вас обидел? Что он вам сказал?
– Не-ет, – зашмыгала носом Благолепова. – Он
спросил… он спросил, как поживает мой почтенный батюшка-а-а…
Из глаз барышни снова хлынула влага, очевидно, производимая
её слёзными железами в поистине неограниченном количестве.
– Разве он знал вашего отца? – удивился Эраст
Петрович.
Софья Диогеновна сморкалась в мокрый платок и ответить не
смогла, поэтому Сирота переадресовал вопрос якудзе.
