И вот теперь, клацая зубами, по колено в воде, Эраст
Петрович размышлял о том, какую ужасную ошибку совершило отечественное
правительство, когда после эмансипации крестьянства не привлекло помещиков к
общественной пользе. Вот если б тогда распустить нашу ужасную полицию –
безграмотную, насквозь продажную – и вместо неё начать принимать в городовые и
стражники юношей дворянского звания. Что за чудесная идея – полиция,
превосходящая сограждан образованностью и высотой помыслов, полиция – образец
для подражания! Ведь сколько у нас в России прекраснодушных бездельников с
гимназическим образованием! Сейчас они проживают жизнь безо всякой пользы, а то
и подаются в революционеры от юношеского идеализма и жара нерастраченных
чувств. Какой ущерб для государства и общества!
Лишь стукнувшись лбом о шершавый брус, Эраст Петрович
спохватился, что, сам не заметив, соскользнул рассудком в область дремотных
грёз. Дворяне-городовые, что за фантазия!
Он тряхнул головой, отгоняя сон. Достал из кармана часы. Три
минуты пятого. Мгла начинала сереть.
Лишь когда темно-синие воды бухты прочертил первый, ещё
неуверенный луч солнца, стало окончательно ясно, что сацумцы не придут.
Казалось – конец,
И надежды нет. Но вдруг —
Первый луч солнца.
Сердце мамуси
Пока господин спал, Маса успел переделать множество важных
дел. Тут требовался ответственный, вдумчивый подход – ведь не каждый день
начинаешь жизнь сызнова.
Про гайдзинов Маса знал мало, про господина и вовсе почти
ничего не знал и оттого, конечно, робел – не ударить бы лицом в грязь, но его
дух был полон усердия и преданности, а это самое главное.
Сирота-сан ещё вчера разъяснил ему обязанности: вести
хозяйство, закупать провизию, готовить еду, чистить платье – одним словом,
делать всё, чтобы господин ни в чем не нуждался. На расходы Маса получил 20
иен, и ещё жалованье за месяц вперёд.
Жалованье было щедрое, и он потратил его так, как подобает
преданному вассалу, – то есть на то, чтобы выглядеть достойным своей
службы.
Якудза по кличке Барсук умер вместе с шайкой Тёбэй-гуми.
Теперь в том же теле обитал новый человек по имени Сибата-сан, нет, лучше
«мистер Маса», который должен соответствовать своему званию.
Первым делом Маса сходил к цирюльнику и остриг свою покрытую
лаком косичку. Получилось, конечно, не очень красиво: сверху белое, а по краям
чёрное, будто лысина у пожилых гайдзинов. Но волосы у Масы отрастали с
замечательной быстротой, через два дня макушка покроется щетиной, а через месяц
нарастёт чудесный ёжик. Сразу будет видно, что его обладатель – человек
современный, европейской культуры. Недаром в Токио все распевают песенку:
Если стукнуть по башке
С лаковой косичкой,
То услышишь треск тупой
Косности дремучей.
Если стукнуть по башке,
Стриженной культурно,
То услышишь звонкий треск
Светлого прогресса.
Маса постучал себя по свежестриженному темени и остался
доволен. Ну, а пока отрастают волосы, можно походить в шляпе – всего за
тридцать сэнов он приобрёл в лавке у старьёвщика отличный фетровый котелок,
совсем чуть-чуть потёртый.
Там же и приоделся: купил пиджак, манишку с манжетами,
клетчатые панталоны. Перемерил кучу ботинок, сапог, штиблет, но с гайдзинской
обувью пока решил повременить – очень уж она глупа, неудобна, да и снимать-надевать
долго. Остался в своих деревянных гэта.
Превратившись в настоящего иностранца, наведался к одной из
прежних подружек, которая нанялась служанкой в семью американского миссионера:
во-первых, показаться во всем новообретенном шике, а во-вторых, расспросить про
привычки и обыкновения гайдзинов. Добыл много удивительных и очень полезных
сведений, хоть и не без труда, потому что безмозглая девка лезла с нежностями,
всего обслюнявила. А ведь за делом приходил, не за баловством.
Теперь Маса чувствовал себя достаточно вооружённым, чтобы
приступать к службе.
Страшно повезло, что господин вернулся домой на рассвете и
проспал почти до полудня – хватило времени как следует подготовиться.
Маса соорудил изысканный завтрак: заварил чудесного
ячменного чая; разложил на деревянном блюде кусочки морской сколопендры, жёлтую
икру уни, прозрачные ломтики ика; красиво аранжировал маринованные сливы и
солёную редьку; отварил самого дорогого рису и посыпал его толчёными морскими
водорослями; особенно же можно было гордиться белоснежным свежайшим тофу и
благоуханной нежно-коричневой пастой натто. Поднос был украшен по сезону
маленькими жёлтыми хризантемами.
Внёс эту красоту в спальню. Бесшумно сел на пол, стал ждать,
когда же наконец пробудится господин, но тот глаз не открывал, дышал тихо,
ровно, и лишь слегка подрагивали длинные ресницы.
Ай, нехорошо! Рис остынет! Чай перестоит!
Маса подумал-подумал как быть, и в голову ему пришла
блестящая идея.
Он набрал в грудь побольше воздуху и ка-ак чихнёт.
Ап-чхи!
Господин рывком сел на кровати, открыл свои странного цвета
глаза, с удивлением воззрился на сидящего вассала.
Тот низко поклонился, попросил прощения за произведённый шум
и показал обрызганную капельками слюны ладонь – мол, ничего не поделаешь,
побуждение натуры.
И сразу же с улыбкой подал господину великолепный фаянсовый
горшок, купленный за девяносто сэнов. От подружки Масе было известно, что
иностранцы на ночь ставят под кровать этот предмет и справляют в него свою
гайдзинскую нужду.
Но господин, кажется, горшку не обрадовался, а замахал рукой
– мол, убери, убери. Видимо, следовало купить не розовый с красивыми
цветочками, а белый.
Потом Маса помогал господину умываться, разглядывая его
белую кожу и крепкие мускулы. Очень хотелось посмотреть, какое у гайдзинов
мужское устройство, но перед тем, как мыть нижнюю половину тела, господин
почему-то выставил своего верного слугу за дверь.
Завтрак удался на славу.
Правда, пришлось потратить какое-то время на то, чтобы
научить господина пользоваться палочками, но пальцы у гайдзинов ловкие. Это
оттого, что они произошли от обезьян – сами в этом признаются, и нисколько не
стесняются.
