– Прикрывать и охранять троих самураев из
Сацумы? – предположил Фандорин.
– Скорее всего так. Нанять такого мастера наверняка
стоит больших денег. Откуда они у бывших самураев? Значит, в игре участвуют
серьёзные закулисные игроки, способные делать высокие ставки, чтобы сорвать
банк. Банк нам известен – это министр Окубо. Вот всё это я и напишу в докладе
на имя посланника. Присовокуплю, что руководителем, связным или посредником
сацумских убийств является содержатель игорного притона. Японская полиция
следит за ним, и это на сегодняшний день единственная наша зацепка. Что
скажете, Фандорин? Не упустил ли я чего-нибудь в своём анализе ситуации?
– Анализ вполне хорош, – признал титулярный
советник.
– Мерси. – Консул приподнял свои тёмные очки,
устало потёр глаза. – Однако начальство ценит меня не столько за
способность производить анализ, сколько за умение предлагать решения. Что ж я
напишу в резюмирующей части доклада?
– Выводы. – Фандорин тоже подошёл к окну,
посмотрел, как в саду под дождём покачиваются листья акаций. – Числом
четыре. Заговорщики имеют в полицейских кругах своего агента. Это раз.
Доронин вздрогнул:
– Откуда вы взяли?
– Из фактов. Сначала убийца узнал, что у меня есть
свидетель убийства Благолепова. Потом кто-то предупредил сацумцев о засаде в
г-годауне. И наконец, ниндзя знал о существовании отпечатков и о том, где они
хранятся. Вывод может быть лишь один: с заговорщиками связан либо кто-то из
моей группы, либо одно из лиц, получающих сведения о ходе расследования.
– Например, вроде меня?
– Например, вроде вас.
Консул сдвинул брови, помолчал.
– Хорошо, с первым выводом ясно. Дальше.
– Горбун безусловно знает о слежке и ни в коем случае
сам не выйдет на связь с сацумцами. Это два. Следовательно, нужно вынудить
Горбуна к действию. Это три. Однако, чтобы снова не произошло утечки, операцию
нужно провести втайне и от муниципальной, и от японской полиции. Это четыре.
Всё.
Обдумав сказанное, Доронин скептически качнул головой:
– Так-то оно так. Но что значит «вынудить к действию»?
Как вы себе это представляете?
– Нужно, чтобы Сэмуси избавился от слежки. Тогда он
непременно кинется разыскивать своих сообщников. И выведет на них меня. Но для
проведения этой операции мне нужна санкция на самостоятельные действия.
– Какие именно?
– Пока не знаю, – бесстрастно ответил титулярный
советник. – Такие, какие п-понадобятся.
– Не хотите говорить? – понял Доронин. – Ну и
правильно. А то сорвётся ваша операция, и вы меня в шпионы запишете. – Он
побарабанил пальцами по стеклу. – Знаете что, Эраст Петрович? Для чистоты
опыта я и посланнику не стану писать о ваших выводах. Что же до санкции, то
считайте, что получили её от вашего непосредственного начальника. Действуйте,
как найдёте нужным. Только вот что… – Консул слегка замялся. – Может быть,
вы согласитесь взять меня… нет-нет, не в конфиденты, а хотя бы в исполнители?
Одному, без помощи, вам будет трудно. Я, конечно, не ниндзя, но выполнить
какое-нибудь несложное задание мог бы.
Фандорин окинул взглядом тщедушного Всеволода Витальевича и
вежливо отказался:
– Благодарю. Мне будет достаточно письмоводителя
Сироты. Хотя нет. Пожалуй, сначала мне нужно с ним поговорить…
Титулярный советник заколебался – вспомнил, что в последнее
время японец ведёт себя немного странно. Без повода бледнеет и краснеет,
смотрит как-то исподлобья. В отношении письмоводителя к вице-консулу, вначале
чрезвычайно дружественном, явно произошла перемена.
Эраст Петрович решил выяснить, в чем тут дело,
незамедлительно.
Пошёл в канцелярию, где девица Благолепова оглушительно
колотила по кнопкам «Ремингтона». Увидев Фандорина, она вспыхнула, быстрым
движением поправила воротничок и застучала ещё проворней.
– Мне нужно с вами поговорить, – тихо сказал
титулярный советник, наклонившись над столом Сироты.
Тот дёрнулся, побледнел.
– Да, мне тоже. Давно пора.
Эраст Петрович удивился. Осторожно спросил:
– Вы хотели говорить со мной? О чем?
– Нет, сначала вы. – Письмоводитель поднялся,
решительно застегнул сюртук. – Где вам угодно?
Провожаемые истерическим треском «Ремингтона», вышли в сад.
Дождь перестал, с ветвей падали стеклянные капельки, над головой звонко пели
птицы.
– Скажите, Сирота, вот вы связали свою жизнь с Россией.
Могу ли я спросить, почему?
Письмоводитель выслушал вопрос, напряжённо прищурился.
Ответил чётко, по-военному, словно подготовился заранее:
– Господин вице-консул, я решил связать свою жизнь с
вашей страной, потому что Россия очень нужна Японии. Восток и Запад слишком
различны, им не слиться друг с другом без посредника. Когда-то в древности роль
моста между Японией и великим Китаем выполняла Корея. Теперь, чтобы гармонично
соединиться с великой Европой, нам необходима Россия. Благодаря помощи вашей
страны, которая объединяет в себе и Восток, и Запад, моя родина расцветёт и
вольётся в ряды великих держав мира. Конечно, не сейчас, а лет через двадцать
или тридцать. Вот почему я служу в русском консульстве…
Эраст Петрович смущённо кашлянул – он не ожидал столь
чеканного ответа, а идея о том, что отсталая азиатская страна может через
двадцать лет превратиться в великую державу, была просто смехотворной. Однако
обижать японца не следовало.
– Понятно, – протянул Фандорин, чувствуя, что не
очень-то достиг цели.
– Ещё у вас очень красивая литература, – добавил
письмоводитель и поклонился, как бы давая понять, что добавить ему больше
нечего.
Возникла пауза. Титулярный советник думал, не спросить ли
напрямую: «Что это вы на меня всё волком смотрите?» Но с точки зрения японского
этикета это, вероятно, будет чудовищной невежливостью.
Сирота нарушил молчание первым:
– Это и есть то, о чем господин вице-консул хотел со
мной говорить?
В его голосе звучало удивление.
– С-собственно, да… А о чем желали говорить со мной вы?
Письмоводитель из белого сделался пунцовым. Сглотнул.
Откашлялся.
– О капитанской дочке. – И, увидев, в глазах
собеседника изумление, пояснил. – О Софье Диогеновне.
– Что случилось?
– Господин вице-консул, вы её… вы её рюбите?
