– А вторая?
– Вчера вы попросили у меня прощения, хотя могли этого
не делать. Вы искренний человек.
В первое мгновение титулярный советник не понял, при чем тут
его искренность, но потом предположил, что дело в несовершенстве перевода.
Должно быть, английское выражение «sincere man», употреблённое Асагавой, или
русское «искренний человек», каковыми письмоводитель Сирота почитает Пушкина,
маршала Сайго и доктора Твигса, плохо передают суть качества, столь высоко
ценимого японцами. Может быть, это значит «неподдельный», «настоящий»? Нужно
будет спросить у Всеволода Витальевича…
– И всё-таки я не понимаю, зачем вы ко мне с этим
пришли, – сказал Эраст Петрович. – Что теперь изменишь? Господин
Окубо мёртв. Его противники одержали верх, теперь политику вашего государства
будут определять они.
Асагава ужасно удивился:
– Как «что изменишь»? Про политику я ничего не знаю,
это не моё дело, я ведь полицейский. Полицейский – это человек, который нужен,
чтобы злодейства не оставались безнаказанными. Измена долгу, заговор и убийство
– тяжкие преступления. Суга должен за них ответить. Если я не смогу его
наказать, значит, я не полицейский. Это, как вы говорите, раз. Теперь два: Суга
нанёс мне тяжкое оскорбление – выставил меня глупым котёнком, который прыгает
за ниточкой с бантиком. Искренний человек никому не позволяет так с собой
обходиться. Итак: если преступление Суги останется безнаказанным, то я,
во-первых, не полицейский, а во-вторых, неискренний человек. Кто же я тогда
буду, позвольте спросить?
Нет, «sincere man» – это по-нашему «человек чести»,
догадался титулярный советник.
– Вы что же, хотите его убить?
Асагава кивнул:
– Очень хочу. Но не убью. Потому что я полицейский.
Полицейские не убивают преступников, а разоблачают их и передают в руки
правосудия.
– Отлично сказано. Однако как это сделать?
– Не знаю. И это третья причина, по которой я пришёл
именно к вам. Мы, японцы, предсказуемы, мы всегда действуем по правилам. В этом
наша сила и наша слабость. Я – потомственный ёрики, то есть японец вдвойне.
Отец с ранних лет говорил мне: «Поступай по закону, а всё прочее не твоя
забота». Так я до сих пор и жил, по-другому я не умею. Вы же устроены иначе –
это видно из истории с бегством Горбуна. Ваш мозг не скован правилами.
Вряд ли это следует расценивать как комплимент, особенно из
уст японца, подумал Эраст Петрович. Но в одном инспектор был безусловно прав:
нельзя позволять делать из себя болвана, а именно таким образом поступил
коварный Суга с руководителем консульского расследования. Котёнок, перед
которым дёргают ниточку с бантиком?
– Ну, это мы ещё п-посмотрим, – пробормотал
Фандорин по-русски.
– Я уже достаточно вас знаю, – продолжил
Асагава. – Вы станете думать про вице-интенданта Сугу и обязательно
что-нибудь придумаете. Когда придумаете – дайте знать. Только сами ко мне в
участок не приходите. Очень возможно, что кто-то из моих людей… – Он тяжело
вздохнул, не закончил фразу. – Будем сообщаться записками. Если нужно
встретиться – то где-нибудь в тихом месте, без свидетелей. Например, в
гостинице или в парке. Договорились?
Американское «Is it a deal?»
[18]
в сочетании
с протянутой рукой были совсем не в стиле Асагавы. Наверняка у Локстона
набрался, предположил титулярный советник, скрепляя уговор рукопожатием.
Инспектор низко поклонился, развернулся и без дальнейших
слов исчез за дверью.
Оказалось, что японец успел изучить своего русского
соратника довольно хорошо. Эраст Петрович и в самом деле немедленно принялся
размышлять о полицейском вице-интенданте, намеренно и хитроумно погубившем
великого человека, которого по долгу службы он обязан был защищать от
многочисленных врагов.
О том, как разоблачить вероломного изменника, Фандорин пока
не думал. Сначала нужно было понять, что собою представляет субъект по имени
Суга Кинсукэ. Для этого лучше всего восстановить цепочку его поступков, ведь
именно поступки характеризуют личность ярче и достовернее всего.
Итак, по порядку.
Суга участвовал в конспирации против министра, а может быть,
даже возглавлял этот заговор. Так или иначе, к нему сходились нити, которые
вели к боевым группам, охотившимся на диктатора. Вечером 8 мая на балу у Дона
Цурумаки вице-интендант узнает, что группа Сухорукого обнаружена. Утаить
тревожную новость от начальника он не может – это непременно открылось бы. Суга
поступает иначе, парадоксальным образом: он берет инициативу в свои руки,
добивается, чтобы Окубо принял строжайшие меры безопасности, и естественным
образом получается, что именно Суге, а не какому-нибудь другому полицейскому
начальнику доверяют общий присмотр за следствием. Воспользовавшись этим, Суга
приказывает йокогамскому участковому начальнику Асагаве подробно докладывать о
всех планах следственной группы – это выглядит совершенно естественным.
Вице-интендант упорно и последовательно, не останавливаясь перед риском,
пытается уберечь своих соратников по заговору от ареста. 9 мая он сообщает
Безликому, мастеру тайных дел, об уликах, которыми располагает следствие. 10-го
вовремя предупреждает Сухорукого о засаде. Ситуация находится под полным его контролем.
Нужно всего лишь потянуть несколько дней, пока нетерепеливый Окубо не
взбунтуется и не пошлёт к черту и охрану, и консульское расследование, и
заботливого вице-интенданта. Тогда заговорщики и нанесли бы тщательно
подготовленный удар – затравили бы министра с разных сторон, как медведя.
Однако здесь случилась непредвиденность – по имени
титулярный советник Фандорин. 13 мая группа Сухорукого, а вместе с ней их
связной, Горбун, угодили в капкан. Как поступает Суга? Он опять оседлал самый
гребень роковой волны: лично возглавил операцию по захвату всей этой инвалидной
команды, позаботился, чтобы ни один из опасных свидетелей не попался в плен.
Главный же tour-de-force заключался в том, как ловко Суга повернул ход
полупроигранной партии. Он использовал гибель одной группы убийц для того,
чтобы выманить диктатора под клинки другой! Поистине блестящий шахматный ход.
Что же из всего этого следует?
Это человек храбрый, острого и быстрого ума,
целеустремлённый. И, если уж говорить о целях, наверняка действующий по
убеждению, уверенный в своей правде. Что можно к этому прибавить из опыта
личного общения? Незаурядный административный талант. Обаяние.
Просто идеал какой-то, мысленно усмехнулся Фандорин. Если б
не две малости: расчётливая жестокость и вероломство. Как сильно бы ты ни верил
в свою правду, но вонзать нож в спину человеку, который тебе доверился, –
гнусность.
