— И всех их проинструктировал товарищ Какаров.
— Да.
— А зачем? Зачем привлекать трех человек, когда для такого дела достаточно одного? И в любом случае ни один из них не мог предполагать, что у министра во время заседания палаты общин случится приступ и его придется срочно везти в частную клинику Джона Филиппса.
— Это так. Но Сейдж мог от мисс О'Каллаган знать, что сэр Дерек собирался обратиться к Джону Филипп-су сразу после того, как внесет законопроект. Похоже, они понимали, что у него аппендицит. Не исключено, что советовали лечь в больницу и сделать операцию. Мисс О'Каллаган рассказала об этом Сейджу, тот сообщил другим. И вместе с медсестрой Бэнкс и доктором Робертсом они стали готовить план дейст-вий.
— И вот чудеса: все вышло так, как они задумали. Мне это не нравится, Фокс. К тому же, старина, каким образом доктор Робертс сумел сделать укол, если у него не было шприца? Почему не воспользовался блестящей возможностью и не осуществил свое законное право произвести инъекцию? Вы можете ответить, что он своим утверждением стремится доказать невиновность. А сам сделал укол тайком, и все шито-крыто. Но опять-таки каким образом? Нельзя пронести наполненный шприц со смертельной дозой яда в кармане брюк. Да и брюки его, как и все остальное, находились под этакой белой рубашонкой. И он не оставался наедине с больным.
— Правильно, и, должен признаться, вы бьете меня под дых. Но существует возможность, что он сговорился с Бэнкс и она вместо камфары вколола гиосцин.
— А затем стала всем подряд объявлять, как обрадовалась смерти министра? Вы считаете это изощренностью или глупостью?
Фокс мрачно вздохнул.
— Я не сказал, что поддерживаю данную версию, шеф, но она вероятна.
— О да! Есть еще одна тема по поводу гиосцина: его держат в бутыли, но Томс сказал, что это устаревший способ — теперь принято хранить гиосцин в ампулах. Насколько я понимаю, Филиппс не возражает, поскольку сам пользуется своими таблетками. Джейн Харден сообщила, что бутыль была полна, а затем из нее убавилось количество, достаточное на одну инъекцию. Я проверял. Когда видел бутыль — мне ее приносил Томс, — она была почти полная.
— Приносил Томс? — медленно, в своей привычной манере, повторил за начальником Фокс.
— Да. Я взял образец и отдал на анализ. Если кто-нибудь долил в бутыль воды, крепость раствора должна уменьшиться.
— Но с тем же успехом можно долить туда раствор.
— Не вижу способа. Где его взять? Раствор готовят на месте. — Аллейн встал и прошелся по кабинету. — Вы мне еще не сказали, что вам подсказывает интуиция?
— Нечего говорить. Поскольку нет никаких соображений и интуиции. Никогда не хватало воображения. Помнится, в школе мне не давались, как их называли, сочинения. Хотя не стану утверждать, что такая штука, как интуиция, не существует. У вас-то, как мне известно, с этим все в порядке.
— Спасибо, Фокс. На меня сошло знамение, если так можно выразиться. «Пальцы чешутся. К чему бы? К посещенью душегуба»
[14]
. Возникло предчувствие, что коммунистический зал не самый главный фактор в нашем расследовании. Это второстепенная тема в кровавой кантате. Но, черт побери, нам и ее нельзя упускать из виду.
— Понятно. — Фокс поднялся. — Какие на сего-дня задания, сэр?
— Свяжитесь с Бойзом, или кто там присматривает за товарищами, и выясните, нельзя ли проследить связи с ними Робертса. Если что-нибудь обнаружится, будем искать следы заговора. После дела Красинского-Токарева Сумилову пришлось слинять, но остался товарищ Робинсон. Ему, судя по всему, удалось выдвинуться на передний план. Свяжитесь с ним. Сколько мы ему переплатили за здорово живешь. Пора отрабатывать. Позвоните, скажите, чтобы поразнюхивал там. Пусть известит товарищей, что мы задаем вопросы, и поглядим, как они отреагируют. Кстати, о разнюхивании. Я еще раз посмотрел отчет медиков. Там черт ногу сломает, и очень много предстоит доработать. А пока мало что вдохновляет. — Аллейн подтолкнул Фоксу пачку листов. — Вот. Филиппс получил образование в Винчестере и Кембридже. Проходил медицинскую практику. Похвальные отзывы. Блестящая военная служба. Все это здесь написано. Инспектор Эллисон корпел над этим много дней. Больница Святого Фомы прекрасно отзывалась о своем самом одаренном практиканте. Ни одной отрицательной оценки. А вот что докладывает сержант уголовного розыска Бэйли о Робертсе. Образование домашнее. Был болезненным ребенком. Медицинская практика в Эдинбурге и за границей, в Вене. Получив квалификацию, ездил в Канаду, Австралию и Новую Зеландию, после войны вернулся в Англию. Во время войны работал в Бельгии на Красный Крест. Имеет книги по проблемам наследственности. Подарил мне одну, и она показалась мне весьма интересной. Полагаю, надо заняться его деятельностью за границей. Позвоню сегодня вечером в Торонто. Необходимо проверить версию насчет передозировки. Рутинные разговоры! Сколько можно? Господи, сколько же можно? Томс обучался в Сент-Бардольфе, графство Эссекс, и в больнице Гая в Лондоне. Я звонил приятелю, который работал в больнице Гая в то же время, что и он. Прекрасный ассистент хирурга, но выше не поднялся. Ничем не выдающаяся, но безупречная карьера, отмеченная легкими скандалами из-за связей с женщинами. Проказник! Мой приятель высказывался о Томсе отнюдь не лицеприятно. Называл его распутным паразитом. Вот и все, что мы имеем.
Зазвонил телефон. Аллейн поднял трубку.
— Это Крысбон. Фокс, спуститесь и обойдитесь с ним как можно вежливее. Ведите наверх ласково, обращайтесь обходительно. Если он похож на остальных членов семьи, его необходимо задобрить. Воздействуйте своим выдающимся обаянием.
— Ладно, — кивнул Фокс. — Toojoor la politesse
[15]
. Одолеваю третью пластинку, шеф, но их странное произношение мне никак не дается. Однако французский, как говорится, по-прежнему мое хобби.
Он вздохнул, ушел и вернулся с мистером Джеймсом Крысбоном из юридического агентства «Крысбон и Найтли», дядей леди О'Каллаган и адвокатом ее покойного мужа и всей их семьи. Мистер Крысбон был одним из тех пожилых адвокатов, чья внешность объясняет, почему писатели часто называют законников сухарями: высохший, в вышедшем из моды костюме, довольно поношенном, но чистом, и рубашке со стоячим, довольно высоким воротником и темным узким галстуком. Волосы с залысинами, глаза подслеповатые, руки слегка дрожат. Он говорил торопливо, но при этом запинался и имел смешную привычку высовывать из тонкогубого рта острый кончик языка и быстро-быстро им болтать. Вероятно, он таким образом боролся с заиканием или это была какая-то особенная профессиональная черта. Кисти его рук походили на птичьи лапы с набухшими багровыми венами. Такого человека невозможно было представить в домашнем окружении.
Как только дверь за ним закрылась, он проворно шагнул вперед и быстро произнес:
— Старший инспектор Аллейн?
