— А если я не отвечу? Что вы тогда подумаете, как поступите? Пойдете к миссис Эйсворти, которая меня терпеть не может, и выудите из нее какие-нибудь дикие домыслы? Когда он болел, то просил, чтобы за ним ухаживала только я, а ее даже видеть не хотел. Она мне этого никогда не простит. Будет лучше, если вы услышите всю правду от меня.
— Гораздо лучше, — бодро согласился Аллейн. — Приступим к делу.
Выяснилось, что произошедшее не было случайностью, оно внесло определенность в их отношения. Они работали над очередной статьей миссис Рубрик. Мистер Артур сидел за столом у окна. Теренс подошла к нему от шкафа с томом Хэнсарда и положила его перед ним. Стоя рядом, она открыла книгу и чуть придержала ее на нужной странице. Он наклонился, и ворсистый рукав его твидового пиджака коснулся ее обнаженной руки. Они застыли. Она посмотрела на него сверху, но лица его не было видно. Он сидел ссутулившись. Она положила ему на плечо другую руку, а он накрыл своей ладонью ее руку над страницей.
Теренс описывала эту сцену очень подробно и обстоятельно, словно все эти детали были необычайно важны. Решившись на подобную откровенность, она не считала нужным что-либо скрывать. Аллейн с трудом скрыл восхищение этой незаурядной женщиной. Теренс сказала, что такое произошло между ними впервые и они были слишком взволнованы, чтобы услышать, как открылась дверь. Не снимая руки с его плеча, она повернулась и увидела свою работодательницу. Ее левая рука все еще была под его ладонью на открытой странице. И только когда Теренс выдернула ее, он обернулся и увидел жену.
Миссис Рубрик застыла в дверном проеме со стопкой листков в руке.
— Лицо ее ничего не выражало, глаза не изменились, — рассказывала Теренс. — Она просто стояла и смотрела на нас.
Аллейн поневоле взглянул на портрет. В нем тоже ничего не изменилось.
Ни мистер Рубрик, ни Теренс не произнесли ни слова. Миссис Рубрик, положив бумаги на стол, громко объявила: «Мне срочно нужны эти отчеты» — и сразу же вышла, хлопнув дверью. Артур Рубрик тихо произнес: «Моя дорогая, надеюсь, вы простите меня», а Теренс, теперь уверенная, что он ее любит, с ощущением тихой радости в душе легонько поцеловала его и ото-шла от стола. После этого они мирно занялись отчетами Флоренс. Как ни странно, ее вторжение их не слишком огорчило. Тогда им казалось, что в сравнении с их взаимной привязанностью это что-то малозначительное, чем можно пренебречь.
Аллейн представил себе эту картину: влюбленная парочка погружена в работу, изредка обмениваясь улыбками, перелистывая Хэнсарда или записывая очередные банальности для Флоренс. «Довольно странный роман», — подумал он.
В таком приподнятом настроении они проработали все утро. За обедом, когда все шестеро собрались за столом, Теренс заметила, что миссис Рубрик не столь разговорчива, как обычно, и внимательно наблюдает за ней. Ее это не слишком обеспокоило. В голове промелькнула мысль: «Она была уверена, что не в моем характере класть руки кому-нибудь на плечи. А теперь, видимо, сочла это дерзкой выходкой и наконец-то увидела во мне живого человека».
В конце обеда миссис Рубрик вдруг объявила, что будет работать с мисс Линн до вечера. Она заставила ее писать под диктовку, а потом напечатать целую кучу писем. Это было вполне привычно, и поначалу Теренс не заметила в поведении своей работодательницы ничего необычного. Однако затем почувствовала, что та не спускает с нее глаз, где бы она ни находилась — за столом, у камина или в дальнем конце комнаты. Теренс сначала избегала смотреть в ее сторону, но в конце концов не выдержала и подняла глаза. Она встретила пронзительный, ничего не выражающий взгляд и почувствовала, что выдержка ей изменяет, — она предпочла бы любой разговор и даже упреки. Теплая волна эйфории от того, что он любит ее, потихоньку ушла, оставив лишь чувство стыда. В глазах миссис Рубрик она была лишь жалкой машинисткой, пытающейся флиртовать с мужем своей хозяйки. Это было настолько унизительно, что к горлу подступила тошнота, и ей вдруг захотелось скорейшей развязки. Надо же как-то объясниться, иначе ее замучает отвращение к себе, возникшее под этим пристальным взглядом. Но взрыва не последовало — они молча продолжали трудиться. Когда наконец все было закончено и Теренс стала собирать бумаги, миссис Рубрик, направившись к двери, бросила через плечо:
— Мне кажется, мистер Рубрик неважно себя чув-ствует. — Назвав так своего мужа, она очень изящно поставила свою секретаршу на место. — Думаю, нам не стоит докучать ему нашей глупой статистикой. Я очень беспокоюсь за его здоровье. Оставим его в покое, мисс Линн. Вы меня поняли? — И она вышла из комнаты.
— В тот же самый день, за ужином, с ней произо-шла та перемена, которую вы все заметили, — заключила свой рассказ Теренс. — Мне это показалось отвратительным.
Но Фабиан уточнил:
— Скорее это было жалким и неуклюжим. Вполне в ее духе, но совершенно бесполезно.
— Но он был так предан ей, — запротестовала Урсула и, словно сделав неприятное открытие, вдруг закричала:
— Ты просто смошенничала, Тери. Ты молодая, поэтому все и произошло. Нельзя так вести себя. Мужчины его возраста — они все такие. Если бы ты уехала, он бы тут же забыл тебя.
— Нет! — убежденно произнесла Теренс.
Тут обе девушки повернулись к Аллейну, приведя его в некоторое смущение.
— Он бы ее сразу забыл, — повторила Урсула. — Разве не так?
— Мое дорогое дитя, — сказал Аллейн, вдруг остро осознав свой возраст, — откуда мне знать?
Однако, уже неплохо представляя себе Артура Рубрика, больного и измученного бурной деятельностью своей жены, он в душе признал, что Урсула отчасти права. Если бы мисс Линн уехала, вполне возможно, что от его чувств к ней не осталось бы ничего, кроме приятных воспоминаний с легким привкусом сожаления.
— Все вы одинаковы, — пробормотала Урсула, и Аллейн почувствовал, что его вместе с Рубриком причислили к классу престарелых романтиков. — С возрастом появляются чудачества.
— Но если уж на то пошло, поведение Флосси тоже было неадекватным, — возразил Фабиан. — Флиртовать с собственным мужем после двадцати пяти лет брака…
— Это совсем другое дело, — вспыхнула Урсула. — В любом случае виновата в этом Тери.
— Я этого не хотела, — заявила Теренс, впервые заняв оборону. — Так получилось. Если бы она не вошла в комнату, все было бы прекрасно. Мы же не сделали ничего дурного. Я уверена в этом. Так подсказывает мой разум и чувства. Просто я впервые обрела свое «Я», почувствовала себя личностью. Что в этом плохого?
Она взывала к Урсуле и отчасти к двум молодым людям, надеясь на их понимание и сочувствие.
— Да, конечно, — выдавила из себя Урсула. — Но как ты могла! С дядей Артуром! Ему же было под пятьдесят.
Все промолчали. Аллейн в свои сорок семь должен был с прискорбием признать, что Дуглас и Фабиан сочли этот довод достаточно весомым.
— Я не заставила его страдать, — наконец произнесла Теренс. — Уверена в этом. Если кто и причинял ему боль, так это она — оголтелая собственница.
