Чуть позже, в мраморном фойе Центрального уголовного суда, напоминающем античный храм, я подслушал разговор Черчилля с Руфусом Айзексом. Эдварда Майлиуса только что увели из зала суда. Верховный судья приговорил его к году тюремного заключения и значительному штрафу.
На лице министра внутренних дел цвела ангельская улыбка.
— Люди подобного сорта всегда сопротивляются до последнего, — сказал он. — И вышло даже к лучшему, мой дорогой Руфус, что этот прохвост, пытаясь оправдаться, не упирал на то, что он просто повторил написанное в дюжине других газет. В таком случае вам пришлось бы предъявить обвинение всем этим изданиям и дело закончилось бы самым серьезным правительственным кризисом за последние пятьдесят лет.
Сэр Айзекс хмуро взглянул на своего друга.
— Негодяй отправился в тюрьму, — сухо ответил он. — Теперь с ним покончено. Для граждан этой страны человек, осужденный за клевету, является лжецом. Пусть он теперь обнародует хоть подлинное свидетельство о браке, ему уже никто не поверит.
— Прекрасно, — жизнерадостно рявкнул министр внутренних дел. — Нам остается только благодарить Бога!
Как известно, впоследствии было вылито еще много грязи, но худшего удалось избежать. Никаких компрометирующих документов Майлиус и его помощники больше не публиковали. Клеветник отсидел свой срок и вышел на свободу. Он перебрался в Нью-Йорк и там, недосягаемый для английского правосудия, издал памфлет «Морганатический брак Георга V». В этом сочинении он утверждал, опровергая свои же показания на суде, что принц Георг пробыл в Гибралтаре с 9 по 25 июня 1890 года и вполне мог за это время доплыть до Мальты и вернуться обратно. Точно так же, как и мисс Калм-Сеймур, находившаяся в Марселе.
Но было уже поздно суетиться. К бедняге навсегда прилипло клеймо клеветника и преступника. Сэр Руфус Айзекс был абсолютно прав, предсказывая, что никто не станет его слушать, даже будь у него на руках подлинное свидетельство о браке. Полагаю, только мы с Холмсом знали, почему такой документ не может быть опубликован, даже если он существовал бы на самом деле. Теперь воспоминание о неприятном процессе должно поблекнуть в блеске торжественной коронации Георга V и Марии в Вестминстерском аббатстве. К тому же королевская чета демонстрировала искреннюю любовь и привязанность друг к другу. Это был достойный ответ на клевету.
Тем февральским вечером, покинув здание суда, я отпустил кебмена и пешком отправился на Бейкер-стрит по мокрым мостовым Холборна и Мэрилебона. Шерлок Холмс еще в 1903 году уединился в Фулворте, неподалеку от гавани на побережье графства Суссекс. За полгода он так устал от занятий пчеловодством, что почти каждую неделю на два-три дня возвращался в наше убежище на Бейкер-стрит, 221-б. Я уже десять лет как был женат, но частые отлучки миссис Ватсон из Лондона по семейным обстоятельствам, а также толковый locum
[31]
позволяли мне проводить все больше времени в нашей старой берлоге. На самом же деле я начал регулярно заходить сюда еще со времен исчезновения регалий ордена Святого Патрика.
В вечерних газетах появились короткие сообщения о суде над Майлиусом — их едва успели напечатать. Холмс провел весь день в утомительных переговорах с доверенным лицом леди Уорвик. Теперь он стоял у окна с неизменной трубкой в руке и кивал при каждой моей фразе. Он обернулся ко мне только раз, когда я рассказывал, как Мэри Калм-Сеймур давала свидетельские показания. А после описания финала, после которого Майлиуса увели в тюрьму Вормвуд-Скрабс, Холмс глубоко вздохнул.
— Не стоило открывать правду теперь, спустя столько лет.
— Какую именно правду? О том, что бракосочетание было, или о том, что его не было?
Холмс вынул трубку изо рта и покачал головой:
— Нет, Ватсон. Я имею в виду роль, которую мы с вами сыграли в этой драме. Мне бы не хотелось, чтобы она стала известна до моей или вашей смерти.
И его замечание, надо отдать должное, было весьма справедливым.
II
Так закончилась эта история, и ее завершение было менее громким, нежели начало. Когда угроза скандала с многоженством нависла над британской короной, нам пришлось столкнуться с серьезными противниками. По сравнению с ними Миллиус казался просто мелким интриганом. Об одном из них я уже писал ранее, присвоив ему вымышленное имя: Чарльз Огастес Милвертон.
Итак, вернемся на двадцать лет назад. Я и Холмс в то время жили на Бейкер-стрит. Стояло солнечное утро, мы только что позавтракали. Все мое существо требовало забросить дела и отправиться на прогулку под каштанами и вязами Риджентс-парка. Холмс, разумеется, так бы не поступил. Полагаю, в жизни моего друга не было ни единого случая, когда он оставил работу незаконченной.
Накануне мы слушали Йозефа Иоахима в Сент-Джеймс-холле. С легкой улыбкой и полузакрытыми глазами Холмс наслаждался прелестной мелодией бетховенского Концерта для скрипки в исполнении великого маэстро. Когда мы вошли в свою гостиную, был уже поздний вечер. Я зажег свет и сразу увидел на столе визитку сэра Артура Бигга с карандашной припиской о том, что он намерен вновь посетить нас завтра в одиннадцать часов. Если же мы по каким-то причинам не сможем принять его, сэр Артур просил нас зайти вечером в Клуб офицеров армии и флота на Сент-Джеймс-сквер. Дело настолько безотлагательное, что он не уедет из Лондона, не переговорив с Шерлоком Холмсом. Подробностей Бигг не сообщал, но любому англичанину было известно, что сэр Артур — помощник личного секретаря ее королевского величества.
Ни Холмс, ни я не догадывались, что привело к нам придворного из Виндзора. Молодой человек из хорошей семьи успел к тридцати годам прекрасно зарекомендовать себя в армии во время Зулусской войны 1879–1880 годов. Он обладал хрупким телосложением и безукоризненными манерами, лишь светлые усы, постриженные на военный манер, выдавали его прежнюю профессию. Бигг продолжал преданно служить короне, исполняя обязанности помощника личного секретаря королевы вплоть до 1901 года, а затем стал секретарем ее внука, принца Уэльского, позднее взошедшего на престол под именем Георга V. Казалось, беспокойный характер был дан Биггу от рождения. Эта черта особенно ярко проявилась, когда он беседовал с нами следующим утром на Бейкер-стрит. Сэр Артур сидел у камина, то и дело переводя взгляд с Холмса на меня и обратно.
— Джентльмены, — тихим голосом начал он. — Мне крайне неприятно говорить о подобных вещах, но я обязан посвятить вас в некоторые подробности. Мне кое-что известно о тех, кто будет нам противостоять, и я уверен, что справиться с ними под силу далеко не каждому. Прежде чем вы спросите, почему я не обратился к вашему другу Лестрейду из Скотленд-Ярда, позвольте объяснить: речь идет о попытке шантажа особы королевской крови. И попытке небезосновательной, если данное слово здесь применимо. Добавлю еще, что ни премьер-министр, ни королевский прокурор, ни кто-либо другой из членов правительства не посвящены в эту тайну.
Холмс стоял у окна и разглядывал поджидающий нашего гостя безукоризненно чистый экипаж с двумя блестящими от пота жеребцами. В отличие от сэра Артура, детектив не выразил ни малейшего удивления тем фактом, что преступление такого рода может угрожать спокойствию британской короны.
