Перед визитом мистера Уайльда мы получили от Льюиса письмо с кратким изложением обстоятельств дела. Лорд Дуглас оставил свою визитку с орфографическими ошибками и искаженными цитатами швейцару клуба «Албемарл», членом которого являлся драматург. На обратной ее стороне было написано от руки: «Мистеру Уайльду, позеру и содомиту». По словам писателя, он и раньше получал оскорбительные послания, но общественное положение Куинсберри вынуждало отнестись к этому случаю со всей серьезностью. Не добившись помощи от сэра Джорджа Льюиса, он пригласил другого, более агрессивного адвоката, мистера Чарльза Хамфри. Тот сразу же порекомендовал подать на маркиза в суд за клевету.
В ожидании клиента Холмс не проявлял обычной жажды действий. Не думаю, что ему был неприятен сам характер дела, учитывая преклонение моего друга перед любым проявлением бунтарского духа. Скорее всего, Холмса угнетала перспектива общения с самодовольным литератором.
При первом появлении в нашей гостиной мистер Уайльд произвел впечатление тяжеловесного и даже неуклюжего человека с походкой крестьянина, несмотря на всю его ловкость в обращении со словами. Во всем его облике чувствовалась какая-то подавленность — в фигуре, взгляде и чертах лица. Удивительно, но и в голосе драматурга слышалась явная усталость. Знаменитый эстет держался так, словно бы позировал в фотоателье. Каждому доводилось видеть на театральных афишах и в витринах книжных магазинов портреты Уайльда, сделанные во времена его наибольшей популярности. В тот день он предстал перед нами с таким же хмурым и утомленным выражением лица и неестественно плотно сжатыми губами.
Он не пожелал сесть в кресло, на которое указал ему Холмс, и неловко примостился на стуле, почти загородив собой окно. За его спиной виднелся лишь небольшой кусочек зимнего неба.
— Я уповаю на ваше милосердие, мистер Холмс, — произнес он, одновременно делая плавный жест рукой. — Сэр Джордж Льюис заявил, что не сможет защищать мои интересы. Право слово, адвокат, отказывающийся от денег, подрывает все мои представления об устройстве вселенной.
Холмс никак не отреагировал на эту шутку. Казалось, черты его лица были вырезаны из слоновой кости.
— Я ознакомился с обстоятельствами дела, сэр, — холодно сказал он. — Прошу вас, продолжайте.
Мистер Уайльд был явно обескуражен неожиданной резкостью ответа. Его лицо сделалось еще более усталым и вялым.
— Хорошо, мистер Холмс. Итак, завтра я должен решить, подавать ли мне иск против маркиза Куинсберри за клевету. Мистер Хамфри настаивает на этом. Сэр Джордж Льюис, полагаю, был бы против.
— Осмелюсь предположить, что мнение сэра Джорджа более мудрое, — спокойно заметил Холмс. — Однако слушаю вас дальше.
— Эдди Карсон… — начал незадачливый литератор, но запнулся. — Я хотел сказать, что ответчика будет защищать королевский адвокат сэр Эдвард Карсон.
— Достойный соперник для вашего клинка, мистер Уайльд. Полагаю, вы готовы отвечать на его вопросы?
— Вам наверняка известно, мистер Холмс, что мы вместе учились в Тринити-колледже в Дублине. Карсон, безусловно, исполнит свои обязанности со всем ожесточением позабытого старого друга.
И эту остроту Холмс выслушал с прежним ледяным равнодушием.
— Я спрашивал о другом, мистер Уайльд. Если вы собираетесь устраивать игрища с сэром Эдвардом Карсоном, он порвет вас в клочья.
Мистер Уайльд прикусил язык — иначе тут не скажешь. Однако вскоре заговорил снова, в своей обычной отвлеченной манере:
— Игрища, мистер Холмс? Художника всегда влечет возвышенная игра со словом. Не стану отрицать, что из-за этого он выглядит в глазах ремесленников несколько сумасбродным. Заблуждение маркиза Куинсберри заключается в том, что он спутал экстравагантность гения с извращенностью.
Холмс сцепил кончики пальцев под подбородком и произнес так тихо, что я едва расслышал ответ. Но его формулировки были хлесткими, как удар кнута.
— Прошу вас, мистер Уайльд, не повторяйте этого в зале заседания. Согласно закону, лорда Куинсберри можно осудить за клевету, и только. Экстравагантный вид — это вопрос вкуса, а извращенные действия — предмет судебного разбирательства. На вас как на истца ложится бремя доказательства обвинений. Если оно слишком тяжело для вас…
Наш посетитель наконец-то пришел в себя и прервал детектива на полуслове:
— Он втоптал в грязь мое честное имя, мистер Холмс! В этом нет сомнения. Разве что-то еще имеет значение, когда он своими сальными намеками погубил мою репутацию?
— Уверяю вас, мистер Уайльд, что в нашем случае это важно.
— Хорошо, — насупившись, произнес драматург. — Давайте предположим, что разница между аффектацией и порочностью достойна обсуждения. Хотя эта проблема существует только в голове стороннего наблюдателя.
— Вам следует помнить, сэр, — жестко возразил Холмс, — что, согласно поправке к уголовному праву, принятой в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, разница между ними равняется толщине тюремной стены.
Я никогда в жизни не чувствовал себя настолько неловко, как в те полчаса, пока мой друг обменивался колкостями с посетителем. Наконец Уайльд не выдержал:
— Мистер Холмс, я выслушивал ваши поучения в течение получаса, но должен признаться, что они не прибавили мне ума.
— Вынужден согласиться, — проворчал в ответ Холмс. — Главное, чтобы они прибавили вам пищи для размышлений.
— И это все, что вы можете для меня сделать?
Мистер Уайльд напоминал теперь капризного ребенка.
— Не совсем, — процедил детектив. — Вы утверждаете, что вас обвиняют напрасно. Тогда я дам вам еще один бесплатный совет: возьмите эту вздорную визитку лорда Куинсберри и порвите ее на мелкие кусочки. Если ваша совесть чиста, продолжайте вести себя как добропорядочный человек, которому нечего бояться. Подавая в суд на маркиза, вы только привлечете внимание к его нападкам. Независимо от того, справедливы они или нет, великосветские мудрецы решат, что дыма без огня не бывает.
— Это невозможно! Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы выразить свой протест!
— По-моему, леди… — произнес Холмс, и в голове у меня тут же мелькнула знаменитая строчка из «Гамлета»: «По-моему, леди слишком много обещает».
На щеках мистера Уайльда вспыхнул румянец, а через мгновение он покраснел, как свекла.
— Не смею больше отнимать у вас время, — пробормотал он, запинаясь то ли от гнева, то ли от смущения.
— Разорвите эту визитку, — повторил сыщик, вставая.
— Я сам решу, как мне следует поступить, мистер Холмс!
— Сомневаюсь, что вы решите правильно, — мрачно отозвался мой друг. — Очень сильно сомневаюсь.
На этом они и расстались, чувствуя глубокую неприязнь друг к другу. Я никогда особо не симпатизировал Оскару Уайльду, но был потрясен тем, как жестко сыщик с ним разговаривал.
