— Если вы желаете говорить с доктором Ватсоном наедине, вам стоит только сказать.
Ничего подобного мисс Кастельно не заявила. Достав из сумочки конверт, она сразу же перешла к цели своего визита:
— Я принесла письмо, написанное моим единокровным братом Абрахамом Кастельно и адресованное доктору. Как его зовут, здесь не упоминается. Думаю, Абрахам не знал ни одного врача настолько близко, чтобы обращаться к нему по имени. Если позволите, я буду называть обоих своих братьев по отцу просто братьями, поскольку необходимость уточнять степень нашего родства воскрешает в моей памяти неприятные сплетни и пересуды. — Эти слова показались мне свидетельством утонченности и чувствительности, каковыми и приличествовало обладать учительнице школы для молодых леди. Между тем наша гостья продолжала: — Я нашла конверт после того, как в воскресенье вечером Абрахам и Роланд пропали. До сих пор я никому его не показывала и теперь хочу, чтобы письмо прочитал медик. Даже у нас в Мейблторпе слышали о докторе Ватсоне, который работает вместе с мистером Шерлоком Холмсом на Бейкер-стрит. Этот документ, наряду с исчезновением моих братьев, стал причиной, которая привела меня сюда.
Мисс Кастельно показалась мне удивительной женщиной — благовоспитанной и в то же время решительной. То, что она вела себя так спокойно в столь тревожный момент, я приписал внутренней силе ее уравновешенной натуры. Примеры такой сдержанности мне как врачу доводилось наблюдать довольно часто.
— Для начала, мисс Кастельно, я попросил бы вас рассказать мне немного о ваших братьях.
— Оба они служат смотрителями старого маяка в Саттон-Кроссе. Он расположен на западном побережье залива Уош, в устье реки, примерно в сорока милях к югу от Мейблторпа и чуть выше Кингс-Линна. Если говорить точнее, это не столько маяк, сколько сигнальная башня на пяти деревянных сваях — наверху световая камера, а под ней комнатушка. Сооружение находится у края воды, в месте впадения реки в море, и во время прилива на несколько часов оказывается отрезанным от суши.
— А письмо?
— В понедельник, перед рассветом, механизм остановился и маяк погас. Вскоре обнаружили, что моих братьев там нет. Утром из Мейблторпа вызвали меня. В каморке, в глубине выдвижного ящика стола, я нашла это письмо и, разумеется, его прочитала. Теперь прошу об этом вас, доктор Ватсон.
Мисс Кастельно протянула мне конверт. Меня с первого взгляда поразило несоответствие между утонченно-сдержанными манерами школьной учительницы и неуверенным, корявым почерком смотрителя маяка. Не знай я об их родстве, мне никогда не пришло бы в голову, что они брат и сестра.
Я внимательно изучил письмо, умещавшееся на единственном листке бумаги. На первой строчке значился адрес отправителя: «Старый маяк, Саттон-Кросс, Бостонские глубины». Как известно, Бостонские глубины остаются единственным судоходным фарватером в мелких заиленных водах залива Уош. За несколько веков море отступило от этой части линкольнширского побережья. Сохранившийся глубоководный участок использовали мало — преимущественно как якорную стоянку для каботажных торговых судов. В этой местности, плоской, как и вся Восточная Англия, маяк, должно быть, теперь считался диковинкой. Вероятно, для кораблей он обозначал пределы, за которыми глубокая вода сменялась коварными песчаными отмелями.
Скользнув взглядом в конец страницы, я увидел подпись, выведенную большими неровными печатными буквами: «Абрахам Кастельно». Необычная фамилия для англичанина. Она напомнила мне о том, что двести лет назад Восточная Англия стала приютом для ремесленников-гугенотов, подвергавшихся гонениям во Франции. Эти трудолюбивые и законопослушные люди быстро прижились на новой родине.
Писавший обращался к «уважаемому доктору», чье имя не называлось, и сообщал ему следующее:
Я человек, сверх меры всякого терпения терзаемый злым недугом. Я страдаю от него много лет, правда, раз или два приходил к заключению, что избавился от болезни, однако она возвращалась. В стародавние времена моей беде, вероятно, помог бы праведник. Но тайна святых врачевателей утеряна, и я, как ни надеялся, не смог ее постичь. Наверное, мне следовало взять себе жену, да только какая же женщина захочет обременять себя больным мужем. Такова горькая истина. Я не могу скрывать, кто я есть, а посему никто не пожелает приблизиться ко мне. Я нуждаюсь в помощи медика, способного творить чудеса. Если этот человек Вы, прошу Вас написать, какова будет плата за услуги.
Засим остаюсь Ваш покорный слуга,
Абрахам Кастельно
Пробежав глазами эти строки, я опустил руку, держащую листок.
— Когда я прочла письмо, мне пришла в голову мысль, что брат, возможно, слышал о вас и вашем друге, — мягко сказала мисс Кастельно. — Но к кому Абрахам обращается, непонятно. Должно быть, к какому-то известному лицу вроде вас, поскольку в Саттон-Кроссе у него наверняка нет знакомых докторов.
Я снова взглянул на записку, и многое в ней показалось мне странным. В почерке ощущалась медлительность человека, который не привык часто упражняться в каллиграфии. Но выбор слов и построение фраз свидетельствовали о том, что смотритель получил кое-какое воспитание. Иначе он не употребил бы таких слов, как «терзаемый недугом» и «медик». Очевидно, Абрахама Кастельно нельзя было назвать высокообразованным человеком, однако он слышал о святых врачевателях прошлых веков. Кто передал ему эти знания? Брат нашей посетительницы едва умел держать в руках перо, но выражал свои мысли так, словно нередко бывал в кругу людей, проведших юность за партой. Возможно, письмо отчасти составлено под чью-то диктовку?
— Здесь много непонятного, мисс Кастельно. Как долго пролежал листок на дне выдвижного ящика, прежде чем вы нашли его? Когда ваш брат написал это послание (дата не указана) и действительно ли он собирался его кому-либо отправить? Если позволите, я передам записку своему коллеге мистеру Шерлоку Холмсу.
Элис Кастельно кивнула. Холмс бегло прочитал кривые строки, затем вытянул ноги к камину и изучил послание более внимательно. Но высказать свое суждение он не успел — в дверь постучала миссис Хадсон. Наша добрая хозяйка накрыла стол скатертью, водрузила на нее серебряный поднос с чайными чашками и бутербродами, задернула портьеры, скрыв от наших глаз улицу, тонущую в густом тумане. Затем дверь за почтенной домоправительницей затворилась. В свете газовой лампы полотно скатерти стало ослепительно-белым, фарфор и металл заблестели.
— Думаю, вы можете разъяснить нам кое-что еще, мисс Кастельно, — обратился Холмс к посетительнице. — Перед нами стоят две проблемы. Ваш брат, если позволите так его называть, чрезвычайно обеспокоен своей болезнью, о чем свидетельствуют эти строки. После их написания он исчез вместе с другим вашим братом, младшим. Считаете ли вы, что эти факты взаимосвязаны? Или же вы просите нашего совета только по одному из них?
Мисс Кастельно устремила на моего друга прямой бесстрастный взгляд.
— Не знаю, мистер Холмс. Именно поэтому я и пришла. Наше родство неполнокровное, и братьев своих я знаю плохо. Мой отец Джон Кастельно изготовлял жмых и продавал его фермерам для кормления скота. После смерти моей матери он женился повторно. Когда родился Абрахам, мне исполнилось шестнадцать лет. В то время я более года была больна. У меня заподозрили чахотку — недуг, погубивший маму. Тогда жена отца подыскала квартиру на побережье, близ Кингс-Линна, и на протяжении семи месяцев я поправляла там свое здоровье. Через некоторое время после рождения Абрахама мачеха уехала, а я осталась в Мейблторпе, в заведении мисс Опеншо. После окончания курса начальница сделала меня своей ассистенткой, а через четыре года, когда она умерла, попечители приняли меня на должность учительницы.
