Дабы ввести в заблуждение соглядатаев, сэр Джон Фишер назначил Шерлоку Холмсу встречу при весьма необычных обстоятельствах — на предвоенном придворном балу в Букингемском дворце. Место и время были выбраны весьма удачно, поскольку все знали о нелюбви Холмса к такого рода развлечениям (о которых обществу предстояло на несколько лет забыть). Всю свою жизнь мой друг столь мало интересовался «светской чепухой», что теперь необходимость посетить бал не на шутку нас озадачила. За полным неимением других знакомых леди, я был вынужден смутить двух своих кузин, старых дев из Девоншира, предложением стать нашими спутницами.
Всеобщая тревога не умалила блеска последнего бала мирного времени, который Холмс мрачно назвал весельем на подступах к Армагеддону. Торжество должно было состояться месяцем ранее, до объявления ультиматумов, но его отложили из-за траура по австрийскому эрцгерцогу Францу-Фердинанду и его супруге Софии, убитым боснийским студентом 28 июня 1914 года. Кто бы мог подумать, что выстрелы, прогремевшие в далеком пыльном балканском городе, ввергнут весь мир в пучину войны?
Никогда не забуду пышности того праздника, ознаменовавшего собою прощание с догорающей мирной эпохой. Юный принц Уэльский, застенчивый мальчик, которому в 1936 году суждено было стать Эдуардом VIII, исполнял фигуры большой кадрили в паре со своей матерью, королевой Марией, пока король Георг вел серьезную беседу с графом Бенкендорфом, послом нашей союзницы России. Германские и австрийские дипломаты на бал не явились: они укладывали свои чемоданы, считая убывающие минуты до истечения срока ультиматума.
Холмс и я очутились в дальнем углу бального зала, в кружке, центром которого был лорд Уильям Сесил, королевский конюший и офицер военной разведки. Мой друг не любил светских бесед и вскоре впал в угрюмую молчаливость. Даже тогда, когда к нему обращались прямо, он неучтиво цедил сквозь зубы односложные ответы. Будучи слишком взволнованным, чтобы самостоятельно сгладить неловкость нашего положения, я принялся высматривать среди присутствующих высокую элегантную фигуру сэра Джона Фишера в синем мундире с золотым кантом. Первый лорд адмиралтейства увидел меня, однако не подал виду. Он тоже был мрачен: «веселые» морщинки возле углов рта остались, но улыбка погасла, светлые глаза потускнели.
Дружба великого детектива и великого адмирала продолжалась уже много лет. Холмсу пришелся по душе простой принцип, которого Джеки Фишер придерживался в ведении войны на море: «Бей первым, бей сильнее, бей без передышки». В присутствии моего друга нельзя было и слова сказать против сэра Джона — Холмс считал его человеком, совершенно чуждым всякого позерства и достойным девиза «Ни одной из партий я не присягал; не могу молчать, я и вовек не лгал»
[41]
.
Лорд Уильям Сесил вдруг перестал фонтанировать банальностями, и это вывело меня из задумчивости. Словно по чьему-то сигналу, он подхватил нас с Холмсом под локти и, что-то бормоча, потащил к обеденному залу, где уже начинала собираться толпа. Однако мне с моим другом не удалось подойти к столам, сверкающим серебром и фарфором на ослепительно-белых скатертях, а королевским лакеям не довелось предложить нам икры и лосося. Холмс и я проследовали к украшенной золотой лепниной белой двери, которая заперлась за нами, едва мы перешагнули порог и оказались в приемной, обитой шелковыми шпалерами. Согласно данной нами клятве, все сказанное здесь надлежало хранить в тайне.
Сэр Джон Фишер говорил от лица короля Георга. Лорд Уильям Сесил вел записи для военного министерства. В комнате также присутствовал незнакомый мне джентльмен в форме капитана Королевского флота. Даже если бы нам не было суждено увидеться снова, я вряд ли позабыл бы наружность этого подтянутого человека с правильной куполообразной лысиной и крепким раздвоенным подбородком. Особенно запоминались его глаза, обладавшие темной всепроникающей гипнотической силой.
— Джентльмены, — сказал Фишер, обращаясь к нам, — позвольте представить капитана Реджинальда Холла, в настоящее время командующего линейным крейсером «Королева Мария». В скором времени имя этого человека прозвучит на всю Англию: сэр Реджинальд получит звание адмирала и должность начальника разведывательной службы адмиралтейства.
Мне сразу стало ясно, какую игру нам навязывают. Реджинальд Холл легко кивнул нам и словно невзначай взял с маленького журнального столика вечерний выпуск «Глоуб». Заголовки, набранные крупным шрифтом, кричали о вторжении германской армии на территорию Бельгии и о бесплодном героизме бельгийцев, неспособных отразить атаку превосходящих сил. Небрежно положив газету на место, капитан устремил на нас свой пронизывающий взор.
— Вот такие дела, мистер Холмс и доктор Ватсон.
— Смею заметить, сэр Реджинальд, — произнес Холмс с излишней, как мне показалось, холодностью, — что подобные дела не отвечают ни моему роду занятий, ни моему вкусу. Признаюсь, в свое время я отправил на тот свет пару негодяев и не сожалею об этом, но убийства такого масштаба — блюдо, которого я не перевариваю.
Прежде чем прославленный детектив успел сказать что-нибудь более резкое, в разговор вмешался Фишер:
— Солидарен с вами, мистер Холмс. Но если мы вступаем в войну, нам остается либо проиграть, либо выиграть ее — третьего не дано. И мой долг перед его величеством — сделать все возможное для победы.
Слова первого лорда адмиралтейства не были для меня неожиданными. В последние несколько недель очень многие высказывались в подобном духе. Фишер напомнил нам о том, что Англия не участвовала в крупных европейских войнах без малого сто лет — с 1815 года, когда Наполеон был разбит при Ватерлоо. Теперь нас застали врасплох — а сэр Джон неоднократно предрекал это, — и если англичане не хотят поражения, работа найдется для всех. Отныне «гражданских» быть не должно: у каждого мужчины и у каждой женщины есть определенные обязательства перед нашим общим домом. Первые британские полки, тайно направленные во Францию, уже приступили к выполнению своего долга. Миссия, которую отечество возложит на Шерлока Холмса и меня, пока была не вполне ясной, однако, как подчеркивал сэр Джон, важность ее беспрецедентна.
— Ваша роль совершенно очевидна, мистер Холмс, — сказал Фишер, глядя моему другу в глаза. — Вы должны стоять на страже безопасности нашей нации. Если вы не согласитесь служить в разведке, в этой войне мы окажемся слепы и глухи.
— Начнем с того, — проговорил Холмс (вопреки моим опасениям, его тон несколько смягчился), — что, если я, точно какой-нибудь конторский посыльный, стану совершать ежедневные путешествия с Бейкер-стрит в Уайтхолл, за мной увяжутся все шпионы Лондона. Если я вас верно понял, вы предлагаете мне работу в знаменитом кабинете под номером сорок в старом здании адмиралтейства. Происходящее за дверями этой комнаты держится в столь строгом секрете, что любой уличный мальчишка в Вест-Энде расскажет вам о ней с дюжину историй.
— Чем больше соглядатаев последует за вами по пятам, — спокойно резюмировал Фишер, — тем лучше: меньше труда их ловить. Поверьте, мы сумеем использовать вражеских агентов наиболее выгодным для себя образом. Я немало об этом думал.
