Я сел на переднее сиденье машины с иным, нежели минуту назад, настроением. Этот упырь прав: я не знаю, кто он, но и он не знает, кто я.
Ехали мы недолго, не больше четверти часа. Водитель перестраивался из одного ряда в другой, не включая сигнал поворота, как будто пальцы у него были сломаны, смотрел только вперед, ни разу не скосив глаз в зеркало заднего вида. Машина остановилась напротив здания в стиле ампир, и мне на миг показалось, что мы в Москве, на проспекте Мира. Да и моложавый человек в черном костюме будто прописался в центре столицы. Он дожидался нас в холле на втором этаже, куда нас доставил модерновый лифт – легко, незаметно, с едва различимым шелестом открывшейся двери и тихим голосом электронного звонка, известившего о прибытии.
Выключив телевизор пультом, незнакомец привстал с дивана, чтобы приветствовать меня рукопожатием.
– Присаживайтесь. Называйте меня Сергеем.
«Какого черта он вцепился в пульт?» – недоумевал я. Чтобы обменяться рукопожатиями и указать мне место, ему пришлось переложить пульт из одной руки в другую, теперь вот снова он держит его в «рабочей» правой. Пожалуй, прозвище Манипулятор ему подошло бы. С людьми он обращался так же, как с программами. Люди для него и есть программы. А может, все эти манипуляции – признак волнения? Скорее всего, он слегка нервничает…
Где-то в глубине здания едва слышно звучала музыка (я узнал Джорджа Бенсона). Без нее, подумал я, среда, в которой начинали развиваться события, была бы безликой. А так – в качестве заднего плана картины – она выделяла основные ее части.
Я глянул на своего сопровождающего. Тот устроился на красной тахте, что стояла возле окна, выходящего во двор, и занялся своими ногтями.
Сергей пододвинул мне пачку сигарет, на которой сверху лежала элегантная зажигалка: серебро и слоновая кость. Я отказался, вернув пачку на место (мы как будто разыграли начало шахматной партии):
– Не курю. Помешан на здоровье.
После той кошмарной ночи, которую я провел с трупом в постели, меня уже ничем нельзя было удивить. Однако начало выступления Сергея меня малость обескуражило:
– Сегодня я был в морге.
Я скрыл замешательство, кивнув в сторону толстяка:
– И вернулись вы уже вдвоем.
– Я бы не советовал вам говорить в таком тоне. Хотя бы потому, что он – ваш новый напарник.
– Тут кино не снимают? – распахнул я глаза.
– Тут, – легонько постучал ногой об пол Сергей, словно подавал кому-то сигнал, – возможно все. И раз уж вы заговорили о кино… Мне нравится одна фраза, она переходит из одного боевика в другой: «Я чихну, и вас не станет». – Он не дал мне ответить другой распространенной фразой и продолжил: – Сегодня я был в морге. Накануне пропала без вести моя добрая знакомая… Я опознал ее.
Да, подумал я, возвращаясь к предостережению Манипулятора, тут возможно все. Возможно, его слова об опознании кому-то послужили сигналом к началу травли. Но куда в этом случае приткнуть начальное обращение Сергея, указавшего мне на моего напарника?
– Я не думаю, что это вы убили Риту.
– Правда? Почему?
– У вас нет мотива. Полиция установила лишь обстоятельства и способ убийства…
Пауза. Которую я не стал заполнять.
– Я опознал труп, и это меня немного успокоило.
Его несуразная фраза немного взбодрила и меня.
– Сколько трупов вам нужно опознать, чтобы успокоиться окончательно?
– В полиции я ознакомился с вашими показаниями, и мне они показались достоверными. Анализ показал наличие в вашей крови сальвинорина-А. Он содержится в шалфее предсказателей, – попробовал объяснить Сергей. – Слышали о нем?
– Нет, – покачал я головой. – Но мне любопытно узнать, что это за штука, которой меня отравили?
– Это психологический галлюциноген, – ответил Сергей. – Входит в список Перечня наркотических средств, оборот которых в нашей стране запрещен. В нем содержатся и ядовитые вещества, так что ты запросто мог отравиться, – плавно перешел он на «ты». – А теперь – главное: на опознании я сказал, что это не та женщина, исчезновением которой я озабочен.
Прежде чем протянуть вслух «интересно», я мысленно протянул: «Ни фига себе!»
– А имя объекта вашей озабоченности полицейским вы назвали?
– Ты схватываешь все на лету. Я не ошибся в выборе: ты именно тот человек, который мне нужен.
– Так назвали или нет?
– Я не писал официального заявления. В полиции рады любым обращениям.
– Вы так и не ответили на вопрос.
– Не важно, каким именем я назвал свою якобы пропавшую знакомую, честно говоря, не помню…
Я не поверил ему. В этот раз – не поверил. По тому, как он выстраивал беседу (он словно собирал кубик Рубика), у него был аналитический склад ума и память была лишена изъянов.
– Важно другое, – продолжал он, поигрывая пультом. – Вечером того же дня я позвонил Павлову… Помните такого?
– Главное, чтобы он меня не забыл, – ответил я.
– Павлову я сообщил: моя знакомая нашлась.
На кончике моего языка вертелся вопрос: «Он вам поверил?» Есть ли у Павлова основания подозревать в чем-либо этого авторитетного, судя по всему, человека? Только тень подозрений. Главный подозреваемый, нагрузивший себя отягчающими обстоятельствами, по сути дела, совершивший побег, – это я, и следствие дорого даст за информацию о моем местонахождении. Так что другая информация, поступившая от «озабоченного исчезновением своей знакомой» Сергея, можно сказать, прошла по касательной. Майор Павлов, поглощенный мыслями о скорой встрече со мной, – из той же озабоченной категории. И у меня на душе стало еще тревожнее. Легко сказать: найти убийцу Риты, но это снимало все вопросы, в том числе и вопрос о побеге из-под стражи. Во всяком случае, он стоял на последнем месте.
Поверил ли Павлов этому человеку?
Верит ли Павлов мне?
Но кто я такой, чтобы довериться мне? И еще я – чужак для этих людей. Может быть, для Павлова интереснее довести до суда «гастролера», нежели местного преступника. Местные, они и есть местные, живут через дорогу, знают в лицо человека, который упрятал за решетку их близкого, и вот в это лицо выплескивается из банки серная кислота, и это – не самый худший вариант. Я рассуждал на эту тему, как человек, вечно сомневающийся, но иначе не мог. Судьба швырнула меня в этот край и, сложив руки рупором, крикнула: «Выживай!»
Я не мог забыть первые минуты после побега. Не радость захлестнула меня, не уныние. Сквозь кожу проросла волчья шерсть, и я превратился в волка-одиночку, а этот город ощетинился красными флажками. Я огрызался на них, не паниковал, я точно знал, что буду биться насмерть, до последнего вздоха, и те, кто рассчитывает увидеть страх в моих глазах, останутся разочарованными и постараются забыть обо мне, как о своем позоре, не вспоминая о моем несломленном духе.
