* * *
Узкая извилистая тропка круто поднималась вверх, лепясь к иссеченному глубокими трещинами и разломами, собранному в морщинистые вертикальные складки базальтовому обрыву. На камнях лежал пятнистый подвижный узор света и тени, и, подняв голову, можно было увидеть наброшенную на протянутые поперек ущелья стальные тросы маскировочную сеть. Наверху дул слабый ветерок, сеть лениво колыхалась, и пробивающееся сквозь нее солнце ударяло в глаза короткими слепящими вспышками. Непомерно длинные тросы заметно провисли под собственной тяжестью, что вкупе с относительно свободной сетью при взгляде сверху наверняка добавляло картине правдоподобия, создавая видимость волнистого рельефа.
Снизу доносились лязгающие металлические удары и хриплый рокот мощных дизельных моторов. Оглянувшись через плечо, сержант Камински бросил прощальный взгляд на место своего недолгого и отнюдь не приятного пребывания – пресловутый объект U-8135 «Гнездо орла» или, если воспользоваться более привычным, а главное, точным наименованием, «Крысиная нора». Сержант Камински выполнил задание – по крайней мере, первую его часть, что касалась получения информации о характере и назначении объекта. Что же до второй части, а именно передачи полученных данных командованию, то о ней, судя по всему, следовало поскорее забыть – как, впрочем, и обо всем, что составляло жизнь Тэда Камински с момента рождения и до этого дня.
Если что-то выглядит, как живая лошадь, то это, скорее всего, именно она и есть. Объект, который ударными темпами возводили в горном ущелье пропахшие чесноком и дрянным местным самогоном латинос, выглядел как большой противоатомный бункер в начальной стадии строительства, а значит, вероятнее всего, таковым и являлся – точнее, должен был со временем стать. И вряд ли стоило долго гадать, для кого именно он предназначен. Их драгоценный «команданте», стараниями которого дядюшка Сэм потерял не только контроль над этой страной и ее недрами, но и изрядный кусок недвижимости, приказал долго жить, но что с того? Как говорят русские, свято место пусто не бывает. Король умер, да здравствует король! На смену одному диктатору придет другой – как заведено в этих псевдодемократических пародиях на независимые государства, всенародно и единогласно избранный, – и укромное местечко, где можно спрятаться как от Большого Северного Брата, так и от собственного народа, ему пригодится не меньше, чем предшественнику.
Приходилось признать, что целых три разведывательно-диверсионных группы, укомплектованных отборными морскими пехотинцами, погибли напрасно. Кому есть дело до этого недостроенного бетонного сарая?! Конечно, хорошо, что это именно сарай, а не фабрика по производству оружейного плутония; бесспорно, отрицательный результат – тоже результат, но стоило ли ради него погибать? Подумаешь, стратегически важный объект – бетонная нора, где жирная латиноамериканская крыса рассчитывает отсидеться, когда дядюшка Сэм, устав возиться с Ираком и Афганистаном, пришлет свои бомбардировщики сюда!
И потом: какая разница, что здесь, если Конгресс США все равно этого не узнает? То есть, со временем, конечно, узнает, но не от Тэда Камински, а от кого-то другого – увы, увы…
Подъем стал более пологим, и, посмотрев вперед поверх плеча конвоира, сержант увидел вмурованное в скалу массивное стальное крепление троса. Рядом на камешке, укрывшись от палящего солнца в подвижной тени маскировочной сети, расположился часовой в расстегнутой до пупа рубахе защитного цвета, заляпанных чем-то линялых шортах и широкополой панаме. В зубах у него дымилась самокрутка, на смуглой небритой физиономии застыло выражение ленивой скуки. На стволе торчком прислоненного к камню АК-47 сидела, сложив яркие крылышки, крупная, каких встретишь только в тропиках, бабочка. Идиллическую картину дополняла большая оплетенная фляга, лежащая у часового на коленях.
Передний конвоир приблизился к часовому и о чем-то бойко заговорил с ним по-испански, по ходу разговора непринужденно завладев флягой и сделав несколько богатырских глотков из горлышка. Мутноватая жидкость струйками потекла по подбородку и закапала на грудь, оставляя на оливково-зеленой ткани пропотевшей насквозь солдатской рубахи темные влажные пятна, в воздухе отчетливо запахло брагой. Второй конвоир, вынув из кожаной петли на поясе тяжелое мачете, одним точным движением перерезал веревки, что стягивали за спиной запястья пленника.
– Покури, гринго, – на ломаном английском обратился он к Камински, протягивая ему самодельную сигарету. – Кури не спеша, наслаждайся каждой затяжкой: это твоя последняя сигарета, следующую ты выкуришь уже в аду.
– Я оставлю тебе пару затяжек, – аккуратно, чтобы не просыпать табак, вставляя самокрутку в уголок разбитого, покрывшегося черной коркой свернувшейся крови рта, пообещал Камински. – Поверь, когда ты туда явишься, я буду поджидать тебя прямо у входа.
– Смотри, не обожги пальцы, – предупредил конвоир. – Ждать придется долго, за это время успеет истлеть не одна сигарета!
Посмеиваясь, он высек огонь и поднес пленнику бензиновую зажигалку. Камински вдохнул дым и тяжело закашлялся: в сигарете был вовсе не табак.
– Мировая дурь, – с довольной ухмылкой сообщил конвоир и несильно толкнул его в спину. – Шевелись, гринго, докуришь на ходу.
Камински хотел выбросить сигарету, но передумал. За всю свою жизнь он всего пару раз баловался травкой, так почему бы теперь, перед самым концом, хотя бы частично не наверстать упущенное? Тем более что конвоир не солгал: дурь, действительно, была мировая, высшего качества. Уже после второй затяжки тело стало легким, почти невесомым, голова слегка закружилась, а настроение без видимой причины поднялось настолько, что сержант начал видеть в своем теперешнем плачевном положении некий юмористический аспект. Ну, не смешно ли, в самом деле, затевать возню с палубными вертолетами и пачками гробить сливки морской пехоты только затем, чтобы подсмотреть, как банда латиноамериканских мартышек строит в этой дикой, труднодоступной местности противоатомный погреб для овощей?
Наверху, на гребне пологого отрога лесистого горного хребта, маскировочная сеть уже не заслоняла солнце. Тут было по-настоящему жарко, по спине и бокам, неприятно щекоча кожу, потекли струйки пота. Пройдя сотню шагов, сержант снова обернулся и не увидел ущелья: даже на таком мизерном расстоянии маскировочная сеть почти идеально его скрывала. При очередной затяжке коротенький, подмокший слюной и потом окурок чувствительно обжег губы. Камински уронил его под ноги, наступив ботинком, и глупо улыбнулся. Он был под кайфом и находил это предосудительное состояние не только приятным, но и весьма своевременным, поскольку оно избавляло от моральных мучений, связанных с приближающейся смертью.
Впереди напоминанием о скором конце показалась жутковатая картина: вбитые в каменистую почву редким частоколом колья с насаженными на них человеческими головами. Их было около десятка; большинство усохло и почернело, мумифицировавшись на здешнем беспощадном солнце, но три или четыре оставались еще достаточно свежими, чтобы различить искаженные предсмертной мукой черты лиц. В одном из этих лиц Камински узнал рыжего Флинстоуна, другое, чернокожее и круглое, кажется, принадлежало Арчеру. Два других были ему незнакомы, но, судя по цвету кожи и коротко остриженных волос, принадлежали не латиноамериканцам.
