Снизу доносились шорохи и дробный перестук потревоженных камней. Потом оттуда послышался набирающий силу нечеловеческий вопль, постепенно перешедший в протяжный, тоскливый вой. В первые секунды после мгновенной травматической ампутации человек не ощущает боли; к тому же от боли так не кричат. Это был крик ужаса и отчаяния, последнее «прости», адресованное умирающим человеком миру, который подло и жестоко его обманул. Слушая эту постепенно слабеющую песнь смерти, генерал Моралес улыбнулся и, не вынимая сигары изо рта, направился к тому месту, где над мелкой воронкой в каменистой почве все еще поднимался легкий сероватый дымок. На ходу он завел правую руку за спину и, запустив ее под измятую полу белого полотняного пиджака, извлек оттуда свой любимый револьвер – вороненый длинноствольный «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Поравнявшись с оторванной ступней в полуботинке крокодиловой кожи, генерал небрежным пинком спровадил ее вниз – составить компанию хозяину; через пару секунд та же участь постигла вторую ногу беглого сотрудника дипломатического корпуса Российской Федерации Чернышева.
Игорь Вадимович лежал на издающем дурманящий запах прели толстом ковре гниющей листвы и смотрел на свои ноги – вернее, на то, что от них осталось. Тлеющие обрывки брючин едва прикрывали колени, позволяя в ненужных подробностях рассмотреть кровавые лохмотья кожи и мяса с торчащими из них острыми осколками костей на месте лодыжек. Кровь толчками выбивалась из обрубков ног, пропитывая землю; боли все еще не было, но Чернышев знал, что она обязательно придет и будет невыносимой. Скорее всего, он потеряет сознание и, когда кровопотеря станет критической, просто умрет, как сбитая машиной собака в придорожной канаве.
«Нужно наложить жгут», – подумал он и тут же поправился: два жгута, парень. Ремень у тебя только один, галстука нет, он остался в сумке, и… и что? Покорно истечь кровью на радость этому вероломному скоту Моралесу?
Он попытался сесть и тут же с коротким болезненным вскриком снова упал на спину. Оказалось, что оторванными ногами список полученных им травм не исчерпался; судя по ощущениям, у него были сломаны правая рука и ключица, а также парочка ребер с левой стороны.
На краю дороги, обозначившись на фоне неба четким темным силуэтом, показался Моралес. Он как ни в чем не бывало попыхивал сигарой, а в его опущенной руке Игорь Вадимович без удивления разглядел большой черный револьвер. Это зрелище кое о чем ему напомнило; кряхтя и постанывая от боли, он дотянулся левой рукой до правого кармана пиджака и с трудом вынул запутавшийся в складках ткани «харрингтон-ричардсон».
Револьвер показался тяжелым, как двухпудовая гиря, трясущаяся от напряжения рука ходила ходуном, заставляя куцее дуло описывать в воздухе сложные кривые. В глазах двоилось, и, несмотря на жару, Игорь Вадимович чувствовал, что начинает мерзнуть. Он понимал, почему это происходит, и это понимание не прибавило ему сил. Сухой щелчок выстрела из мелкокалиберного оружия прозвучал жалко и неопасно, как треск сломавшейся под ногой сухой ветки, пуля взметнула фонтанчик лесного мусора в нескольких метрах от ног сеньора Алонзо. Моралес не шевельнулся, невозмутимо посасывая сигару. Превозмогая слабость и стремительно нарастающую боль, Чернышев заставил себя прицелиться снова и спустил курок. Третий выстрел был сделан наугад – навести оружие в цель просто не осталось сил. Уронив руку с дымящимся револьвером, Игорь Вадимович заплакал от боли и бессилия. Моралес был неуязвим; пули до него просто не долетали, предназначенный для самозащиты дешевый револьвер на такой дистанции оказался бесполезнее самодельной рогатки, из которой Игорь Чернышев в детстве стрелял по голубям.
Сеньор Алонзо вынул сигару изо рта, чтобы лезущий в глаза дым не мешал целиться, и начал поднимать револьвер. В это время распростертое в неестественной позе на пестром ковре опавшей листвы тело снова зашевелилось. Разглядев, что делает Чернышев, генерал неторопливо вернул сигару в рот, а револьвер, в котором, как выяснилось, не было никакой нужды, опять засунул за пояс.
Четвертый выстрел оказался намного точнее трех предыдущих. Чернышев замер, уронив руку и обиженно отвернув от дороги мертвое лицо с аккуратной черной дыркой в левом виске. Упавший с дерева лист зеленым пластырем лег прямо на рану, словно в запоздалой попытке остановить кровь. Презрительно хмыкнув, генерал Моралес повернулся к мертвецу спиной и вернулся к машине.
Достав из перчаточного отделения спутниковый телефон и убедившись, что сигнал, хоть и слабый, все-таки есть, он по памяти набрал номер, известный лишь очень узкому кругу особо доверенных лиц. Генерал подозревал, что по завершении операции его выведут за пределы этого круга, просто сменив номер, и нисколько не был этим задет: на месте московского партнера он сам поступил бы точно так же. Если бы их не разделял океан и бог весть сколько государственных границ, дело вряд ли обошлось бы простым разрывом телефонного контакта; тогда в ход наверняка пошло бы оружие, но расстояние практически полностью исключало как необходимость, так и чисто техническую возможность кровопролития.
– Здравствуйте, амиго, – дождавшись ответа, заговорил сеньор Алонзо на довольно чистом русском языке. – Я взял на себя смелость побеспокоить вас по весьма важному и, не стану скрывать, приятному делу. Вам больше не нужно искать нашего четвертого друга. Да-да, – смеясь, заверил он, выслушав реплику собеседника, – именно так. Представьте, нашелся сам, без каких-либо усилий с моей стороны. Знаете, амиго, что бы вы ни говорили, я по-прежнему не согласен с тем, что Россия – страна глупцов. Но вынужден признать, что представителей этой породы у вас немало – по крайней мере, не меньше, чем у нас. Чтобы дурак попал на дипломатическую службу, несколько других, и притом высокопоставленных, дураков должны были собраться вместе и принять ответственное коллегиальное решение доверить ему представлять за рубежом свою великую страну. А наш приятель и впрямь был глуп как пробка. Даже мышь, спасаясь от кота, не станет прятаться в мышеловке. Так что препятствий на пути к цели больше нет, амиго, можете спокойно готовиться к международному скандалу. – Он снова рассмеялся и глубоко затянулся сигарным дымом. – Совершенно верно, я тоже надеюсь это пережить. Почему бы и нет? Все, кому не следовало это переживать, мертвы, а оставшимся в живых ничто не угрожает – конечно, если они сами не накличут на себя беду. Всего доброго, амиго. Надеюсь когда-нибудь с вами увидеться… Чтоб ты издох, жадная свинья, – добавил он по-испански, прервав соединение.
Когда сеньор Алонзо запустил двигатель, ему показалось, что он услышал знакомый звук. Выставив голову в окно, генерал посмотрел наверх и быстро нашел то, что искал. В синем небе, постепенно сужая круги и пронзительными криками скликая сородичей на пир, парила на распростертых крыльях пара стервятников.
– Приятного аппетита, – сказал им генерал Моралес и, тронув машину с места, направил ее в сторону венесуэльской границы.
* * *
Глеб Сиверов поставил на стол перед генералом курящуюся паром чашку чая и вазочку с печеньем, налил себе крепкого кофе и с размаху плюхнулся на диван.
– Эврика! – с торжеством в голосе воскликнул он.
