– Что вы понимаете в наших планах! – с горечью отмахнулся Моралес. – И какое вам до них дело?
– Вот это верно, – согласился Слепой. – До них теперь вообще никому нет дела, кроме, разве что, финансово пострадавших акционеров Уралвагонзавода. Так до них, в свою очередь, нет дела ни вам, ни мне – опять же, никому, кроме них самих. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а вы отдайте портфель, и расстанемся друзьями. Куда вы меня так целенаправленно и быстро везете – в городскую тюрьму?
Моралес резко свернул в какую-то арку, остановил машину, выключил фары и заглушил двигатель.
– Нет, – сказал он, – в тюрьме вам делать нечего.
– Слишком много знаю, – подсказал Глеб Сиверов, глядя в дуло револьвера тридцать восьмого калибра. Проникавших снаружи отсветов далекого пожара едва хватало на то, чтобы худо-бедно озарить пятачок корявого асфальта на въезде в арку, но Глеб с его кошачьим зрением отчетливо, во всех деталях, видел и револьвер, и лежащий на спусковом крючке палец, и хищный, победный оскал под встопорщенными усами генерала Моралеса. – Я даже знаю, что вам звонили не с завода. Это ведь был Дикенсон, верно? Сколько он вам предложил за документацию по «Черному орлу»?
– Достаточно, чтобы пойти на определенный риск и проверить на практике рассказанную вами сказочку о наводнивших страну охотниках за моим скальпом, – ответил генерал. – А вас я, так и быть, прикончу даром, ради собственного удовольствия.
– Знаете, сеньор Алонзо, – устало произнес Глеб, – я убил чертовски много людей – пожалуй, даже чересчур много. Я очень хотел обойтись без крови хотя бы в этот раз, и мне это почти удалось. Но, как говорят у нас в России, «почти» не считается. Вы просто не оставили мне выбора. А зря.
Темноту провонявшей аммиаком подворотни разорвала вспышка дульного пламени, от оглушительного хлопка, многократно усиленного стенами и низким сводом узкого тоннеля, на мгновение заложило уши. Пуля тридцать восьмого калибра с треском впилась в видавшую виды облупленную стену, отколов целый пласт державшейся на честном слове штукатурки со сделанной аэрозольным баллончиком неприличной надписью по-испански. Моралес зачем-то – наверное, просто по инерции – еще раз спустил курок. Третьего выстрела не последовало: сжимавшая генеральское запястье рука оказалась дьявольски сильной, она неумолимо, сантиметр за сантиметром, направляла дуло револьвера туда, куда было нужно ей, и следующим выстрелом сеньор Алонзо рисковал почти неминуемо ранить себя.
Глеб резонно предполагал, что противник попытается использовать свободную руку, чтобы нанести удар. Но вместо этого генерал зачем-то, извернувшись, засунул ее в карман форменных брюк и вынул оттуда какой-то небольшой предмет. Если бы не повышенная светочувствительность зрачков, из-за которой в незапамятные времена и получил свою кличку, Слепой ни за что не заметил бы этого странного маневра. Но старая контузия, как уже не раз случалось, сослужила добрую службу, а умение не переставать думать даже в самых острых и динамичных ситуациях включило в мозгу тревожный сигнал: Глеб заметил и правильно оценил непонятное, кажущееся абсурдным действие противника. Мало кто, борясь за жизнь и явно проигрывая в этой борьбе, станет играть с зажигалкой; тем не менее, его превосходительство в данный момент занимался именно этим: вынул из кармана дорогую бензиновую зажигалку и с характерным металлическим щелчком откинул большим пальцем крышечку.
Глеб перехватил его запястье и с силой вонзил большой палец в ямку у основания большого пальца Моралеса. Болезненно охнув, генерал разжал руку, и зажигалка упала на пыльный резиновый коврик под ногами. Неудавшаяся попытка воевать сразу на два фронта оказалась роковой: сопротивление было сломлено, и после секундной борьбы ствол револьвера занял нужное положение. Глеб протолкнул свой указательный палец под предохранительную скобу поверх пальца Моралеса. В последний миг их взгляды встретились.
– Мы так… не договаривались! – сдавленным от напряжения голосом выговорил сквозь стиснутые зубы генерал.
– Возможно, – ответил Глеб. – Но не тебе возмущаться по этому поводу, амиго. Поверь моему опыту: с твоим умением выполнять договорные обязательства и держать слово ни в бизнесе, ни в армии делать нечего. Рано или поздно все равно грохнут, так зачем тянуть резину?
Моралес отчаянно рванулся в последней попытке высвободиться из железного захвата. Это резкое движение лишь приблизило и без того недалекую развязку: курок был спущен практически без участия Глеба. Ствол револьвера упирался Моралесу под подбородок; выстрел прозвучал глухо, как в подушку, и содержимое генеральского черепа, фонтаном взлетев над подголовником, обильно забрызгало заднее сиденье и багажник джипа.
Оттолкнув безвольно обмякшее, почти обезглавленное тело, Глеб вытащил из-под водительского кресла портфель. Портфель оказался увесистым – пожалуй, даже чересчур увесистым для своего сравнительно небольшого объема. Протянувшаяся к латунному замочку рука нерешительно повисла в воздухе: открывать портфель почему-то вдруг расхотелось.
Этот портфель лежал в сейфе секретной части вместе с бумагами по проекту «Объект-195». Открыв сейф, Моралес показал Глебу документы, дав убедиться, что это именно то, за чем он пришел, и положил их в портфель, с которым с этой минуты уже не разлучался. Глеб видел эти папки и точно знал, что в них бумага, а не кирпичи; значит, в портфеле лежало что-то еще.
Пошарив по полу под ногами мертвеца, он нащупал зажигалку. Зрение его не подвело: зажигалка и впрямь была бензиновая и притом довольно дорогая, в массивном серебряном корпусе с рельефным золотым украшением посередине. Это украшение вызвало на губах Глеба Сиверова тень легкой понимающей улыбки; выбравшись из машины, он подошел к багажнику и поставил портфель туда, втиснув между двумя запасными канистрами с бензином.
Ситуация требовала какого-нибудь драматического жеста или хотя бы коротенькой, на пару слов, напутственной речи, но ничего подходящего на ум не приходило, да и разговоры с покойниками агент по кличке Слепой всегда считал пустой тратой времени. Отойдя на безопасное расстояние, Глеб нажал на украшение, которое подозрительно смахивало на замаскированную кнопку. Украшение мягко, без щелчка, вдавилось в корпус – это и была кнопка, но взрыва, которого ждал Сиверов, почему-то не последовало.
Мимо подворотни, сверкая синими молниями проблесковых маячков и завывая, как вырвавшаяся из преисподней армия тьмы, пронеслась колонна из трех пожарных машин и двух полицейских джипов. Они двигались в направлении разбомбленного завода; за ними поспевали три кареты «скорой помощи», и, увидев их, Глеб подумал: зря. Тушить там уже нечего, а лечить и спасать некого: люди заблаговременно покинули обреченные цеха. По этому поводу у местного руководства наверняка возникнет целый ряд вопросов к генералу Алонзо Моралесу, который отдал приказ об эвакуации, но ответы им придется выдумывать из головы: сеньор Алонзо уже ничего не скажет. Зато его развороченный череп и револьвер в руке придадут мыслям совершенно определенное направление, и генерал Моралес хотя бы посмертно получит то, что заслужил – клеймо изменника, вора и предателя.
