Он уже собирался спуститься вниз, чтобы проверить, как продвигаются дела в зоне гаражей и ремонтных боксов, когда лежащая в нагрудном кармане френча рация напомнила о себе характерным хрюкающим звуком. Анатолий Степанович подхватил болтающийся на груди на эластичном витом шнуре наушник, вставил его в ушную раковину и ответил на вызов.
Вызывал охранник, дежуривший у главных въездных ворот базы, чтобы доложить о прибытии гостя, не значащегося в списке приглашенных.
– Кто?! – выслушав его, не поверил своим ушам Мордвинов. – Погоди минуту, я сейчас.
Нетерпеливо отмахнувшись от набежавшего с каким-то пустяковым вопросом человека в камуфляже, Анатолий Степанович быстрым шагом направился к оголовку НП, обогнул его и остановился у низкого бетонного парапета, за которым искусственный земляной вал обрывался вниз отвесной стеной из укрепленного на прочном стальном каркасе сплошного поляризованного стекла. Отсюда площадка перед парадным входом в дом и въездные ворота просматривались, как на ладони. Перед воротами стоял темно-зеленый «форд» – обычный, не шибко престижный и дорогой хэтчбек того класса, на котором мог себе позволить разъезжать кто-нибудь из охраны или технического персонала, но никак не званый гость Сергея Аркадьевича Кулешова. Окно со стороны водителя было открыто; машина стояла так, что Мордвинов мог видеть лицо сидящего за рулем человека, и он не замедлил этим воспользоваться. Немецкий полевой бинокль в потертом кожаном чехле висел у него на груди; Анатолий Степанович вынул его и, поднеся к глазам, навел на машину.
Водитель «форда» спокойно сидел за рулем, глядя прямо перед собой и демонстративно не замечая охранника, который в ожидании вызова по рации топтался рядом с машиной. Чувство полного контроля над ситуацией сменилось ощущением стремительного и неуправляемого движения под откос в ту самую секунду, когда Анатолию Степановичу сообщили о прибытии этого человека. Теперь, когда Мордвинов увидел в бинокль знакомое лицо, теплившаяся у него слабенькая надежда на то, что приезжий окажется самозванцем, угасла. Его появление никоим образом не вписывалось в рамки тщательно разработанного и уже полным ходом осуществляемого плана; это была палка в колесе, гвоздь в покрышке, противотанковая мина под гусеницей; словом, на глазах у Мордвинова происходила если не катастрофа, то что-то очень и очень к ней близкое.
Опуская бинокль, Анатолий Степанович остро пожалел о том, что при нем нет верного, отлично пристрелянного «маузера» со снайперским прицелом. И тут же подумал: хорошо, что нет. Если б был, преодолеть искушение оказалось бы трудно, если вообще возможно. Одно движение лежащего на спусковом крючке пальца способно навсегда изменить человеческую жизнь, причем, как правило, не в лучшую сторону. А уж если это судьбоносное движение совершается второпях, необдуманно, под влиянием внезапно вспыхнувших эмоций, оно может в один миг привести к той самой катастрофе, которой вы так стремились избежать.
На несколько секунд Анатолий Степанович глубоко задумался. Сосредоточенно хмуря брови, беззвучно шевеля губами и загибая пальцы, он напряженно просчитывал варианты. Решение пришло раньше, чем водитель зеленого «форда» потерял терпение; это был, конечно, не шедевр, но в сложившейся ситуации ничего лучшего не придумал бы, пожалуй, и сам Будда.
Анатолий Степанович вызвал по рации охранника и приказал пропустить гостя.
– Скажи ребятам, пусть отведут его прямо к хозяину, – сказал он. – Только не забудьте его проверить и, если вооружен, заберите ствол. Ладно, – добавил он вполголоса, отключив рацию, – что ни делается, все к лучшему.
Ворота гостеприимно распахнулись, зеленый «форд» плавно, что делало честь воистину железной выдержке водителя, тронулся с места, прокатился по подъездной дорожке и скрылся из вида за краем парапета. Мордвинов этого уже не видел: придерживая на груди бинокль, он почти бегом направлялся в сторону гаражей: прежний план в одночасье утратил актуальность, и его надлежало незамедлительно откорректировать в соответствии с изменившейся оперативной обстановкой.
На просторной площадке перед воротами боксов было не продохнуть от выхлопных газов. Уши закладывало от разноголосого рева моторов, вокруг суетились люди в промасленных робах, с неслышным за рокотом движков скрипом катились нагруженные снарядами тележки, и механики-водители, бережно, как младенцев, передавая снаряды с рук на руки, грузили в машины боекомплект. Стрельбы затевались не учебные, какие проводились не реже раза в месяц, а показательные, и для пущей зрелищности господин Кулешов решил хорошенько тряхнуть мошной. Результатом этого решения стал категорический, не терпящий возражений приказ: никаких подкалиберных, никаких болванок и, тем более, холостых – только бронебойные, осколочные и фугасные!
«Что ни делается, все к лучшему», – снова подумал Анатолий Степанович.
Первым делом он отыскал Белого и услал его прочь с каким-то вздорным, выдуманным на ходу поручением, выполнение которого должно было отнять никак не менее пятнадцати минут. Затем поймал за рукав пробегающего мимо главного механика и, поскольку разговаривать было затруднительно, отдал команду жестом, подняв на уровень лица и сложив крестом предплечья. Механик кивнул и суетливо забегал от машины к машине. Моторы начали глохнуть один за другим, и вскоре на площадке наступила тишина, после хриплого механического рева и лязга железа казавшаяся абсолютной, как в межпланетном пространстве.
– Построиться, – негромко скомандовал Мордвинов.
Люди затопотали каблуками по бетону, зашаркали подошвами, выравнивая строй, и замерли, глядя на него со смесью ожидания, готовности и недоумения. Это были его люди, его бойцы, прошедшие через мелкие сита строжайшего отбора и многочисленных проверок; это было лучшее, что он мог себе позволить за те деньги, которыми имел право распоряжаться, и в тех условиях, в которых приходилось работать. Анатолий Степанович, как мог, старался стать для них не просто начальником, а настоящим командиром – отцом, которого горячо любят и одновременно боятся до икоты и дрожи в коленях. И теперь, наконец, пришло время узнать, насколько он в этом старании преуспел.
– Слушайте внимательно, дважды повторять не стану, – все так же негромко, но четко и внятно заговорил он. – План мероприятия меняется. Ситуация не совсем обычная, я бы даже сказал: нештатная. Поэтому тем, кто не чувствует себя готовым беспрекословно и точно выполнить приказ и держать рот на замке, предлагаю немедленно выйти из строя, принять душ, переодеться и покинуть базу. Расчет получите завтра. Желающие есть?
Шеренга не шелохнулась. Кто-то тихонько кашлянул, кто-то шаркнул подошвой по бетону, но строй не дрогнул, как будто перед Анатолием Степановичем стояли не живые и притом гражданские, вольнонаемные люди, а поставленные в ряд каменные изваяния.
– Так и думал, что слабаков и трусов среди вас нет, – выдержав паузу, одобрительно произнес он. – Это правильно. Как сказал товарищ Сталин, нужно иметь очень большую храбрость, чтобы быть трусом в Красной Армии. Что ж, раз так, слушай мою команду. Техникам вернуться к проверке двигателей и ходовой, оружейникам продолжать работу по своей части. И пошевеливайтесь, машины должны выйти в поле на час раньше, чем планировалось. А еще лучше – на полтора. Механики-водители и башенные – за мной. Выполнять!
