— У меня есть приказ арестовать жонглёра по прозвищу Зубоскал, — заявил предводитель сержантов. В руке он сжимал секиру — отличительный знак полицейского из Шатле.
Жонглёр сдавленно охнул и вжался в стену.
— Вот как? Боюсь, господин сержант, у вас ничего не получится, — ответил Матье де Нель, закрывая собой дрожавшего как в лихорадке жонглёра.
— Что вы! — вытаращил глаза привратник. — Это же люди королевского прево!
— Именно поэтому мы откликнемся на просьбу жонглёра.
— Одумайтесь, брат Матье, — не унимался привратник, — этот малый наверняка совершил нечто тяжкое, иначе сержанты не стали бы разыскивать его в такой день. В любом случае, подобное самоуправство не понравится нашему приору.
— Послушайте, святые отцы, — вмешался сержант. — После того, как я вам всё объясню, уверен, вы сами захотите отдать преступника в руки королевского правосудия.
Услышав последние слова, Матье де Нель саркастически хмыкнул.
— Этим вечером мэтр Нику, проживавший по улице Кенкампуа, был найден зарезанным в собственном доме, — вёл далее сержант, обращаясь главным образом к привратнику. — Свидетели утверждают, что преступление совершил вот этот человек, — он указал секирой на жонглёра.
— Я так и знал, — выдохнул привратник. — Господин сержант, хватайте его!
— Стойте! — крикнул Матье де Нель. Сержанты, подавшись было в сторону жонглёра, повиновались его властному голосу и замерли на месте. — Этот человек попросил убежище в приорстве Сен-Дени-де-ла-Шартр. И клянусь всеми святыми, он его получит!
С этими словами он схватил несчастного за шиворот и втолкнул его во двор. Привратник захлебнулся от негодования, но Матье де Нель резко осадил его:
— Помолчите, брат Тибо. Я сам всё улажу с господином приором, — он повернулся к возмущённому сержанту. — Сударь, хорошо ли в день королевского праздника хватать людей по ложному доносу?
— Я выполняю свой долг, — по-петушиному вскинул голову сержант.
— Вот-вот, а долг каждого доброго христианина — проявлять милосердие к ближнему, — едко заметил Матье де Нель, захлопывая ворота.
Сержантам ничего не оставалось как не солоно хлебавши покинуть квартал, где королевское правосудие было ограничено властью епископа. Не меньшее разочарование испытали и зеваки — потасовки, на которую они рассчитывали, не получилось, уж слишком быстро сдались сержанты.
Кто-то из пьяной толпы обозвал полицейских трусами, за что тут же был схвачен и, невзирая на сопротивление, уведён в королевскую тюрьму.
— Почему вы воспротивились аресту? — зашипел привратник, запирая тяжёлой щеколдой ворота. — Если этот жонглёр убийца…
— Не думаю, — прервал его Матье де Нель. — Разве вам не показалось странным, что сержанты направились прямиком сюда, будто заранее знали, где искать убийцу? Если не ошибаюсь, улица Кенкампуа находится довольно далеко отсюда.
— Тому должно быть какое-то простое объяснение, — продолжал упорствовать привратник.
— Разумеется. Его оклеветали — вот вам моё объяснение, — Матье де Нель повернулся в сторону жонглёра, нервно теребившего перо на своей шляпе: некогда достойное украшение петушиного хвоста имело теперь облезлый вид. — Но дабы не нарушать покой приорства Сен-Дени-де-ла-Шартр, в котором я всего лишь гость, я сейчас же уведу этого человека.
— Возможно, вы и правы, — пошёл на попятную привратник, явно обрадовавшись последним словам. — В конце концов, то, что сержанты сразу явились сюда, выглядит действительно подозрительно, но и вы должны меня понять. Вам-то что, вы на днях покинете Париж, а я…
— Да, да я вас отлично понимаю, — перебил его Матье де Нель. — Давайте лучше посмотрим, свободна ли улица. Чем быстрее мы покинем стены этой достойной обители, тем вам будет спокойней.
Ранним утром следующего дня им удалось без большого риска выехать из Парижа через ворота Сен-Жак. Сложности начались в Орлеане. Франсуа де Брилляк, епископ Орлеанский, возмутился поступком любимого племянника до такой степени, что пригрозил отправить строптивца назад в аббатство. Матье выдержал не одну схватку с дядей, прежде чем тот уступил и согласился спрятать беглого жонглёра в одном из орлеанских монастырей, где тот спустя год принял постриг.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ризничий
[3]
аббатства Святого Аполлинария уныло стоял посреди монастырского сада, вдыхая по-осеннему терпкий запах спелых яблок, сухой травы и мяты. Он вполуха слушал сбивчивую речь брата Жиля и рассеянно следил за жуком, который полз по шероховатому стволу ближайшей яблони. Жук упорно преодолевал бороздку за бороздкой, спешил по каким-то своим очень важным делам, и ризничий ему отчаянно завидовал. У него тоже было срочное дело, но приходилось томиться в обществе брата Жиля, время от времени кивать головой, издавать звуки, свидетельствующие о том, что он внимательно слушает и разделяет чаяния собеседника.
— Вот поэтому, брат Антуан, я и решил обратиться к вам за помощью. Как видите, наша обитель только выиграет, а расходов будет совсем немного.
Лекарь по обязанности, а по призванию души страстный садовод и травник, брат Жиль надеялся при содействии ризничего убедить аббата выделить деньги на закупку розовых кустов, а если повезёт, то и на жасминовые саженцы.
Несмотря на конец сентября, солнце было ещё по-летнему тёплым. Его лучи приятно грели между лопаток и брат Антуан боролся с желанием вздремнуть, часто моргая так и норовившими закрыться глазами. День у него не задался, это было так же очевидно, как и то, что он понапрасну теряет время — он был совершенно равнодушен и к розам и к жасмину.
А вот увиденный сон заронил в душу тревогу и, пытаясь истолковать его, ризничий едва не опоздал к Утрене. В довершение ко всему не удалось вовремя улизнуть и вот теперь он вынужден сносить разглагольствования брата Жиля вместо того, чтобы решать терзавшую его дилемму.
Брат Антуан покосился на лекаря. Тот вошел в раж, размахивая руками, следовательно, замолчит ещё не скоро. Ризничий обреченно вздохнул — в грехе суесловия брату Жилю не было равных во всей обители.
Избавление к нему пришло совершенно неожиданно: в огород, который граничил с садом, забрела коза и принялась ощипывать любовно выпестованные лекарем грядки. Потрясенный увиденным, брат Жиль застыл с открытым ртом, и ризничий, не долго думая, воспользовался наступившей паузой. Он торопливо пообещал замолвить слово перед аббатом и, сославшись на неотложное дело, двинулся прочь.
Освободившись от лекаря, он тут же погрузился в собственные тревожные мысли и едва не попал под колеса, ехавшей мимо телеги.
Во время сбора винограда с раннего утра и до того момента как солнце начинало клониться к западу, на внешнем дворе аббатства царил несусветный хаос. Поднимая клубы пыли, от давильни к воротам неслись пустые телеги, крестьяне громко спорили с прижимистым келарем
[4]
за каждый причитавшийся им денье, ослы ревели под тяжестью корзин с виноградом, словом, благочиние напрочь покидало монастырские стены.
