Настоятель всплеснул руками, посох с глухим стуком упал на ковёр.
— Но, господин викарий, вам ли не знать, что этим порокам подвержено всё наше монашество. Или, по крайней мере, добрая его половина.
— К прискорбию, вы правы, — согласился Матье де Нель и неожиданно добавил. — Я бы желал посмотреть на келью покойного.
— Зачем? — насторожился настоятель.
— Да так, знаете ли, чтоб составить собственное мнение о том, кто в ней ещё недавно проживал. Вы, конечно, понимаете, что монахи, говоря друг о друге, обязательно не преминут добавить к своему рассказу что-нибудь от себя.
— Резонно, — успокоился аббат. — И когда вы желаете посмотреть?
Звон колокола прервал их разговор, возвещая о начале службы.
— Давайте сделаем это после Вечерни, — предложил викарий.
— Во время ужина? — удивился аббат Симон.
— Именно, это избавит нас от свидетелей и неизбежных в таком случае разговоров? Поэтому лучше осмотреть келью усопшего пока братия вкушает пищу в рефектарии.
Аббату ничего не оставалось как согласиться.
Матье де Нель почувствовал удовлетворение, войдя в келью покойного брата Жана: ее еще не успели убрать, поэтому все вещи нетронутыми лежали на своих местах.
— Не всем обителям так повезло, как вашей, господин аббат. В некоторых монахи до сих пор спят в общем дормитории
[22]
, хотя признаю, таких осталось совсем немного, — сказал викарий, цепко окидывая небольшое пространство.
Нехитрое убранство кельи состояло из маленького стола у окна, табурета, ларя и кровати, над которой висело распятие. Внимание викария сосредоточилось на кровати, покрытой грубым коричневым одеялом.
— Ну, в нашем аббатстве тоже когда-то был общий дормиторий. К счастью, один из моих предшественников выпросил разрешение у епископа сделать отдельные кельи, — пустился в объяснения аббат Симон. читаю, правильно сделал. Правда, потребовалась основательная перестройка братского корпуса, но усилия и затраты того стоили: с тех пор монахи стали меньше друг на друга жаловаться.
— А вот льняные простыни епископ тоже разрешил иметь? — спросил викарий, приподнимая край одеяла.
На лбу отца-настоятеля выступила испарина.
— Видите ли, у меня столько дел, что не всегда есть время проводить инспекции в братских кельях.
— Охотно верю, иначе вы бы обязательно обнаружили вот это, — викарий аккуратно потянул за толстую нить, свисавшую до пола.
Тюфяк в ногах кровати легко распоролся. Матье де Нель запустил руку в его соломенные недра, извлёк оттуда промасленный тряпичный свёрток, осторожно развернул его и понюхал.
— О, да тут отличный кус мяса! Если не ошибаюсь, это баранья нога, совсем свежая и почти нетронутая. Посмотрите!
Аббат придвинулся ближе, чтобы рассмотреть находку.
— Да, вы, кажется, правы. Не понимаю, однако, как вы узнали.
— Это всё мой нос, — ответил викарий, но, заметив недоумение аббата, пояснил: — Видите ли, у меня необыкновенно чувствительный нос. Однажды в Лионе мне встретился итальянский купец, привозящий с Востока масла и духи для дам. Так вот, он самым серьёзным образом уговаривал меня вступить с ним в долю. У меня, уверял он, очень редкое обоняние, позволяющее улавливать самые тонкие и едва различимые запахи.
Аббат Симон недоверчиво уставился на длинный нос викария — может, именно в длине и состоит секрет его редкого обоняния?
— Хм, занятно, — пробормотал настоятель. — Но, право, глупо делать предложение подобного рода лицу духовному.
Из груди викария неожиданно вырвался грустный вздох.
— Видите ли, это случилось в пору моей молодости. Тогда я даже не помышлял об уходе от мирских соблазнов, — затем, устыдившись собственной слабости, он решительно завернул баранью ногу в тряпицу и, повернувшись к аббату, излишне резко сказал: — Вернёмся всё же к нашей находке. Мясо, как вы должны были заметить, свежее. Скорее всего пономарь раздобыл его накануне. Как, по-вашему, это могло произойти?
Аббат пожал круглыми плечами.
— Понятия не имею. Без моего разрешения никто не может покинуть стены обители, а я ему такового, разумеется, не давал.
— Кстати, — оживился викарий, — я слышал, что пономарь частенько ездил в Орлеан. Хотелось бы знать, с какой целью?
— Он искал покупателей на наше вино и зерно, — быстро ответил аббат, отводя глаза.
— Разве это не забота келаря?
— Да, но в отличие от нашего келаря пономарь был прирождённый торговец. Ну, вы понимаете, что я имею ввиду?
— Нет, — искренне ответил викарий.
Настоятель несколько раз моргнул и устало опустился на кровать покойного.
— Как вам объяснить, — аббат хрустнул суставами пальцев. — У него был дар убеждать покупателя, а это целое сокровище в наше время. Он так умел расписать товар, что тот продавался, словно горячий хлеб. В год моего избрания настоятелем, аббатство Святого Аполлинария было в плачевном состоянии. А теперь? Нашими усердными трудами и молитвами обитель не только не захирела, подобно многим, но и стала получать некоторую прибыль. Вот тут-то талант пономаря и пригодился, — по мере того, как рассказ приближался к теме монастырских доходов, аббат Симон всё более приободрялся. — Приведу всего лишь один пример: раньше мы были счастливы, если удавалось продать наше вино по 10 денье. Разве это не чудовищно! Уксус — и тот стоит дороже. Конечно, мы и не думали тягаться с аббатствами Бордо или Парижа, но, согласитесь, и наше не хуже. К счастью, с приходом брата Жана дела у нас разительно пошли в гору. Теперь мы продаём вино по 18, а то и 20 денье. Благодаря пономарю наша обитель в последние годы накопила достаточно денег, чтобы купить новые виноградники и обновить алтарь. Жаль, что брата Жана нет больше с нами, — аббат скорбно прикрыл глаза.
— Но почему вы в таком случае не назначили его келарем? — спросил викарий.
— О, он не был тщеславен и довольствовался своим положением пономаря, — аббат поднялся и тяжёлыми шагами направился к двери.
— Кто же теперь станет сбывать монастырское вино? — продолжал любопытствовать викарий.
— Думаю поручить это брату Арману. Он тоже, как оказалось, не без способностей негоцианта. Пару раз пономарь брал его с собой в Орлеан, как чувствовал бедняга, что нужно подготовить себе замену. Да, — печально вздохнул аббат, — смерть брата Жана — большая потеря для нашей обители.
Викарий, следовавший за настоятелем, в дверях ещё раз окинул внимательным взглядом келью.
— Ну что ж, здесь, пожалуй, всё. Мясо я возьму с собой. Необходимо установить, каким путём оно попало в стены аббатства.
Спускаясь по лестнице, викарий, указывая на повязку, спросил:
