Во время трапезы Жакоб украдкой бросал на викария красноречивые взгляды. Он, несомненно, был очень собой доволен — не иначе, как нашёл нового подозреваемого, решил викарий. Увлекающаяся натура бывшего жонглёра временами его очень утомляла.
Матье де Нель безмятежно поглощал монастырский обед, делая вид, что не замечает нетерпеливого возбуждения Жакоба. Он нарочно задержался на выходе, подозвав к себе прекантора, и попросил его принести новые рукописи — расследование расследованием, но возможность воспользоваться библиотекой аббатства нельзя упускать.
Матье де Нель вернулся к себе, предвкушая грядущее удовольствие, но не тут-то было!
— Ну, скажу я вам, святой отец, этот Пьер большой мошенник, — воскликнул Жакоб, наскакивая на викария.
Матье де Нель устало опустился в кресло — книгам, явно, придётся подождать.
— Ну что там у тебя случилось?
— Не у меня, а у Пьера! Он самый настоящий плут, святой отец!
— Да, — согласился викарий, — в этом трудно усомниться, достаточно посмотреть в его вороватые глаза.
Жакоб беззвучно засмеялся.
— Представьте, он хотел меня надуть! Меня, который сам бывало любил утаить лишнюю монетку.
— Неужели! — Викарий удивленно покачал головой. — Да это верх самонадеянности: пытаться обмануть, и кого — самого мэтра плутовства!
Жакоб перестал смеяться и состроил оскорблённую мину.
— Вот мне не нравится, святой отец, когда вы так обо мне говорите. Всегда норовите посмеяться над моим небезгрешным прошлым, — обиженно заметил он викарию. — А я-то к вам со всей душой.
Матье де Нель закусил губу — обиды Жакоба всегда у него вызывали непреодолимое желание рассмеяться.
— Ну, будет тебе, Жакоб. Апчхи! — викарий чихнул раз, второй, третий. — Вот незадача, только этого не хватало, — он вытер, выступившие на глазах слёзы. — Так что ты там говорил о мошеннике Пьере?
Жакоб — он был отходчив — с готовностью продолжил.
— Деньги у него были припрятаны в обоих рукавах, а он, представьте себе, выложил только из одного? Но меня-то не проведёшь, я быстренько облегчил ему и второй рукав. Пусть знает, как водить меня за нос!
— Именно поэтому я и отправил тебе с Пьером, зная, что лучше тебя никто за ним не присмотрит.
Щёки Жакоба порозовели — похвала викария пришлась ему по душе. Размолвка окончательно была предана забвению.
— Если желаешь, можешь пойти со мной на хозяйственный двор, — предложил викарий. — Я намерен поговорить с «главным подозреваемым» в злодействе, согласно твоему заключению.
— С братом Гийомом?
— С ним.
— Наконец-то! — оживился Жакоб. — А то я твержу, твержу вам и всё без толку.
— Как видишь, нет. Но придётся подождать конца полуденного отдыха. Я пока немного прилягу — кости что-то ломит.
— Уж не простыли ли вы, святой отец, этим утром на похоронах? — забеспокоился Жакоб.
— Надеюсь, обойдётся, — вяло отозвался викарий.
Он заснул быстро, но короткий сон не восстановил сил, наоборот — тело ныло, а голову словно зажало в тиски. Жакоб предложил привести Гийома в покои, отведённые визитатору, но тот был категорически против.
— Нет, лучше мы поговорим с ним там, где он чувствует себя свободно.
На хозяйственном дворе было шумно и людно. С кузницы долетал звук молотов, скрипели повозки, едва тащившие полные чаны спелого винограда, суетились монахи и крестьяне.
Около амбара стояла наполовину груженая телега. Брат Гийом старательно записывал на восковой дощечке количество выносимых из амбара мешков с зерном. После того, как телега вернётся с мельницы, он также тщательно пересчитает мешки, но теперь уже с мукой, и отчитается перед келарем.
— Эй-эй-эй, аккуратней! Поправьте справа, не то среди дороги потеряете, ротозеи, — время от времени покрикивал он, на кряхтевших от натуги работников.
Викарий подождал, пока телега будет нагружена, и похвалил чёткую работу.
— Стараемся, святой отец, — оскалился в ответ брат Гийом. — Правда, тут глаз да глаз нужен, и строгий учёт, конечно.
— Ну, вы-то, я вижу, справляетесь.
— Отец-настоятель доволен, — с наигранной скромностью ответил хранитель амбаров.
Викарий кивнул и, посмотрев на ноги брата Гийома, заметил:
— О, вы сегодня обуты по уставу, а вот вчера мне показалось, что на вас была другая обувь вместо сандалий.
Брат Гийом на мгновение замер.
— Ах, господин викарий, ничего-то от вас не укроется, — он принуждённо рассмеялся. — Дело в том, что у меня всего одна пара уставной обуви, другую на Пасху я подарил нищему. Третьего дня сандалии намокли, вот мне и пришлось их сменить. Каюсь, устав нарушил, понесу любое наказание, — оправившись от испуга, закончил брат Гийом.
— Ну что вы, это я так спросил, — ответил Матье де Нель. — Я ведь, собственно, пришёл, чтобы поговорить с вами о покойном пономаре.
— Почему со мной? — Насторожился хранитель амбаров.
Викарий пожал плечами.
— Почему бы и нет? Я расспрашиваю об этом всех. Видите ли, я убеждён, что не было никакого несчастного случая.
— Да, я слышал об этом. Говорят, верёвка была подрезана.
Викарий вскинул брови.
— Однако распространение новостей в аббатстве Святого Аполлинария поставлено с размахом.
— Есть немного, — ухмыльнулся брат Гийом. — Так это, значит, правда?
— Если вы о подрезанной верёвке, то да, — подтвердил викарий.
— И вы уже знаете, кто это сделал?
Матье де Нель внимательно посмотрел на собеседника. Невзирая на напускную весёлость, в глазах у хранителя амбаров застыла тревога.
— Пока нет, но, будьте уверены, узнаю. В общем-то, я и пришёл для этого. Скажите, может вы что-либо видели необычное накануне трагедии? К примеру, с этого места хорошо просматривается колокольня. Возможно, вы заметили, как кто-то поднимался туда, кроме, разумеется, самого пономаря.
Брат Гийом покачал головой.
— Нет, к сожалению, не видел. Да и некогда мне глазеть по сторонам — работа всегда есть.
— Ну, а что вы можете сказать о самом пономаре?
— Так о покойниках плохо не говорят, — хитро усмехнулся брат Гильом.
— В случаях, когда ведётся дознание, приходится говорить. Да и потом, жить в одной обители с убийцей — не лучшая перспектива. Итак, каким монахом был покойник?
Хранитель амбаров медлил с ответом, носком сандалии утрамбовывая вокруг себя сырую землю.
— В общем, хорошим. Иногда, правда, приврать любил о своих похождениях. Накануне смерти, кстати, он тоже собирался рассказать одну из своих историек, как он их называл, да ризничий всё испортил.
