– Лешич! Послушай…
– Нет уж, уволь от гнусных подробностей!
– Я все объясню…
– Мужу объяснишь.
– Ты расскажешь Диди?
– Думаю, он сам все узнает. Неспроста ведь установил за тобой слежку.
– Что ты несешь?
– Выгляни в окно.
Сашенька подошла к раме и отдернула штору.
– Видишь отрока у фонаря?
– А… – облегченно махнула рукой княгиня. – Это Глебка.
– Вы знакомы?
– Квас у него пила.
– Он за тобой хвостом ходит.
– Ошибаешься, он с утра до вечера здесь стоит.
– Нет! Помнишь, ты в морг ко мне заезжала? В субботу? Когда я вышел тебя провожать, он у ворот стоял…
Какой, оказывается, Лешич наблюдательный. Придется ему открыться, не то наломает дров.
– Ты попутал.
– Ничего я не путал! Отлично его запомнил, потому что он вел себя подозрительно. Как только ты в экипаж села, ваньку свистнул и за тобой поехал. А вчера смотрю, он здесь стоит, под вашими окнами. И сегодня! Так что приготовься, разговор у вас с Диди будет серьезным. Но если вдруг он тебя бросит…
– Не бросит! И разговора никакого не будет. Глебку не он нанял…
– А кто?
Рассказ Сашеньки не занял много времени. Конечно, про попытку Будницкого изнасиловать ее утаила. У Прыжова и так волосы дыбом встали:
– Господи! Сашенька? Ты что, белены объелась?! Тебя ведь могли узнать!
– Но не узнали же!
– Все еще впереди! Вдруг, например, Крутилин к вам в гости пожалует?
– Скажусь нездоровой.
– Тебе и сказываться не надо. Любой врач признает тебя душевнобольной. Здоровому человеку идея выдать себя за Марусю Муравкину в голову не придет.
– А Крутилин? Он что, по-твоему, тоже болен? Выговский рассказывает, Крутилин через день наряжается мазуриком и ходит по притонам.
– Крутилин – сыщик. Он преступников ловит!
– Как же, преступников! – рассердилась не на шутку Сашенька. – Бедолаг он безвинных ловит, вроде Антипа! А в это время настоящий убийца гуляет на свободе. Новые жертвы высматривает!
– Уже не высматривает. Бьюсь об заклад: ты – первая у Осетрова на очереди.
– Это мы еще поглядим!
– Ну уж нет. Больше ты из дома не выйдешь!
– Не командуй! Ты мне не муж!
– Тогда я все расскажу Диди.
– Нет, ты не посмеешь. Ты поклялся!
– Ты тоже клялась не лезть в расследование. Будем квиты!
– Но, Лешич…
– Я сказал: нет! Сегодняшний день ты проведешь со мной. Завтра, даст Бог, Муравкина осудят, Осетров успокоится и забудет про тебя.
– А ты на службу разве не собираешься?
– Нет! Исхлопотал отпуск на недельку.
– Ты, ты… Ты никогда себе этого не простишь! Из-за тебя невинного человека пошлют на каторгу!
– Пусть хоть мильон безвинных туда отправят, лишь бы тебя не отправили на прозекторский стол.
Улизнуть, похоже, не удастся. А что, если…
– А давай поедем вместе?
– Куда?
– Следить за Осетровым! Прошка шепнул: тот в три часа к содержанке отправится. К Марусе!
– Осетров следит за тобой, ты за ним. Прямо водевиль какой-то! А с чего ты вообразила, что именно Маруся содержанка Осетрова?
– Как же? Иначе не сходится!
– Что не сходится? Фантазии твои безумные?
– Ну, Лешич! Ну пожалуйста! Ты не волнуйся, я все продумала. Осетров меня не узнает. Я шляпку надену с вуалью!
– Шляпку…
– Лешич! Мне очень, очень надо! Диди такой упертый… Вбил себе в голову, что убила Маруся. Из-за этого и суд проиграет. А вдруг потом руки опустит?
– Молись, чтоб на себя их не наложил! Ты хоть понимаешь, что своим расследованием ставишь крест на его адвокатской карьере?
– Я только хотела помочь. Лешич! Лешич! Ну поехали!
– Ладно, поехали. А то ведь сбежишь, знаю я тебя!
И тут, словно нарочно, часы, стоявшие в будуаре, пробили два часа.
– Пора одеваться! – встрепенулась Сашенька. – Кликни-ка Клашу, а сам пока подожди в детской. Нет, не жди. Беги на Литейный и найми лихача. Встаньте у соседней парадной, а как только выйду из дома, подлетайте.
– Это еще зачем?
– Надо ведь как-то от Глебки оторваться!
Ездить на лихаче приличному человеку не подобает, это удел пьяных гусар и раскутившихся купцов. Непомерную плату лихач сдирает не столько за скорость, сколько за роскошный вид: грива его орловского рысака заплетена в косицы, круп наглажен в шашечку, откидной верх экипажа из лакированной кожи, ей под цвет длиннополый армяк с пуговицами, ограненными под бриллианты, кушак же возницы расшит серебряной или даже золотой канителью.
Лешичу, конечно же, было жаль затребованного червонца (торговаться с «Эх, прокачу!» бесполезно), однако иначе как на лихаче от Глебки действительно не оторваться – обычные ваньки дожидаются седоков на каждом углу, а катят медленно, нагнать легко.
Сашенька вышла из дома ровно в полтретьего, наряженная в летнее бежевое платье с отделкой из кружев. Длинные пепельные волосы были убраны под кокетливую шляпку с шелковыми цветами и вуалью. Помахав издевательски Глебке ручкой в длинной светлой перчатке, Сашенька вспорхнула в экипаж и была такова.
На Невском пересели на обычного извозчика, который к трем часам благополучно довез их к лавке Осетрова.
Встали неподалеку, шагах в двадцати от его дрожек. Калина Фомич появился минут через десять. Его провожала супруга Аграфена Минична:
– Не напивайся там!
– Постараюсь, – буркнул купец, усаживаясь.
– И не дерись больше.
– Говорю же – упал. Эй, Филька, трогай!
– За ним! – скомандовал Прыжов извозчику.
До биржи доехали быстро: всего и делов перемахнуть Тучков мост, а потом полверсты по набережной.
Остановились впритык за дрожками, у афишной тумбы, призывавшей ни в коем случае не пропустить прощальное представление знаменитой труппы Кораллова в Озерках.
Калина Фомич вылез, на ходу бросив вознице:
– Вернись к шести!
Филька, видимо, возразил (Сашеньке с Прыжовым было не слышно), потому что Осетров ответил с бранью:
– Не умничай, растак тебя и эдак! Жарко, лошадь взопреет. Домой езжай!
Калина Фомич повернулся и не спеша стал подыматься по широкой лестнице.
