– Да у нас такие ключи, что бабской шпилькой можно открыть.
– Получается, кто-то открыл дверь и Сидора вместе с мешком вывел из трактира.
– Ну да!
– А вы ничего не видели?
– Так я из кухни на чистую половину ношусь, а Федька из кухни на грязную. Что там в нумерах делается, нас не касается.
– Господа присяжные, – в очередной раз обратился к заседателям Дмитрий Данилович, – прошу запомнить вас несколько обстоятельств. Первое – при себе потерпевший имел крупную сумму денег, и все посетители трактира об этом знали. Что стоило кому-то из них подняться на второй этаж, открыть шпилькой дверь и вывести оттуда потерпевшего, а потом в тихом месте убить и ограбить? Второе – в день убийства потерпевший набросился с острым предметом на некого купца. Подчеркиваю, некоего! Потому что следствие не удосужилось ни допросить, ни даже установить его личность. А ведь исключать вятича из списка подозреваемых никак невозможно! Сидор Муравкин имел намерение его покалечить, и вполне вероятно, что неизвестный нам доныне купец не стерпел такое оскорбление. Поднялся на второй этаж, вывел и убил!
Крутилин ерзал на скамье. Прав адвокат, ох прав! Версия с купцом была поначалу главной. Но найти его по горячим следам не удалось, а после обнаружения головы о вятиче попросту забыли.
– И третье: пропавший мешок с вещами потерпевшего. В доме Антипа Муравкина его не нашли. Запомните это!
Тарусов сел, а Дитцвальд встал:
– Да, не нашли! На признательном допросе подсудимый заявил, что утопил вещи брата вместе с телом.
– Фердинанд Эдуардович, а вы не задавались простым вопросом: почему от вещей мой подсудимый избавился, а вот голову оставил на вешалке висеть?
– Он про нее забыл.
Свидетель Пафнутий Щериля, по прозвищу Кутузов, дворник дома, где проживали Муравкины.
– В своих показаниях, повторенных и здесь, вы утверждаете, что видели Сидора Муравкина в день исчезновения. – Дмитрий Данилович уже освоился и больше не прятался за столик для присяжных поверенных, а прохаживался по залу.
– Да, ваше благородие, так и есть!
– Который час был?
– Да кто ж знает? Нам хрунометры не положены!
– Ну давайте попытаемся припомнить вместе. Сидор днем зашел? А может, утром?
Щериля наморщил лоб:
– Вечером! Точно! Хозяйка только-только в церковь ушла.
– Во что был одет?
– Во что? – Кутузов снова задумался. – Дай бог памяти… Рубаха красная, портки черные, а кушак лиловый.
– Одежда на нем чистой была?
– Да!
– Следов грязи на лице не заметили?
– Никаких. Будто после бани!
– Трезвый, пьяный?
– Как обычно. Он завсегда по воскресеньям…
– Так ведь мы про понедельник толкуем! – громко воскликнул Тарусов.
– А в понедельник тем более! Я потом узнал, его в тот день с лавки погнали. Вот и нарезался, скотина…
– А как вы объясните мне такой факт: половой Басяткин видел Сидора примерно за час до вас, однако уверяет, что одет тот был в синюю рубаху и серые штаны, а кушака не имел вовсе.
– Ну не знаю, что там вам Макарка наговорил, только Сидор в красной рубахе был. Точно!
– А мешок за его плечами заметили?
– Не помню…
– Ваше высокоблагородие, – Тарусов обратился к Якобу, – разрешите вопрос к обвиняемому?
– Разрешаю!
– Как был одет ваш брат в воскресенье, на крестинах?
– По-праздничному! Красная рубаха, черные штаны. Синюю-то он только по будням надевал.
– Что скажете, свидетель? Может, вы дни перепутали? Может, видели вы Сидора не в понедельник, а в воскресенье?
– Я, ваше благородие, не мальчишка, чтобы путать. Мне, ежели хотите знать, семьдесят пятый годок пошел. В понедельник дело было. Вошел Сидор к ним в квартиру, и больше я его не видал.
– Ладно, спрошу про другое: мы с вами когда-нибудь встречались?
– Ну конечно, ваше благородие! Неужели позабыли?
– Здесь вопросы задаю я. Где именно?
– В моем дворе, я больше нигде и не бываю…
– Когда?
– Давеча! Вы про Муравкиных спрашивали, полтину мне дали…
– Все верно! Вот только давеча – это когда?
Кутузов задумался, даже в затылке почесал, потом брякнул наудачу:
– В этот понедельник!
– А вот и нет! Днем раньше. – Тарусов обернулся к присяжным: – Это засвидетельствует господин Прыжов, с которым мы были вместе, его показания впереди.
– Ваше высокоблагородие! – подпрыгнул Дитцвальд. – Защита в который раз уводит дело в сторону. Какая разница, когда господин Тарусов посещал двор господина Щериля?
– Господин председательствующий! Согласно статьи 721-й Устава уголовного судопроизводства, стороны имеют право предложить свидетелю вопросы не только о том, что он видел или слышал, но также о тех обстоятельствах, которые доказывают, что он не мог показанного им видеть или слышать. Свидетель, как я только что продемонстрировал, не способен сопоставить дни с произошедшими событиями.
Свидетель Осетров, купец второй гильдии.
– Покойный вас шантажировал? – неожиданно, после ничего не значивших вопросов, атакует Тарусов.
– Нет! С чего так решили?
– На крестинах он набивался вам в компаньоны. Так?
– Да!
– С какой, простите, стати?
– Я и сам не знаю. По дурости, наверно.
– Для подобных желаний должны быть веские основания. Или нет?
– Понимаете, я прежнего своего старшего приказчика, когда тот задумал к другому купцу переметнуться, пытался всячески удержать. Разные блага сулил! В том числе и компаньонство предлагал. Вот Сидору и запало…
– Как звали предыдущего старшего приказчика?
– Павел Фокин.
– Он, так понимаю, ваше предложение не принял.
– К сожалению!
– И у кого теперь служит?
– Ни у кого! Поехал в деревню, женился…
– Откуда знаете? В переписке с Фокиным состоите?
– Ваше высокоблагородие, ваше высокоблагородие! – закричал Дитцвальд. – Защита над нами издевается! Какое нам дело до работников господина Осетрова?
– Это очень важный вопрос, – попытался объяснить Якобу Дмитрий Данилович.
– А следующий важный вопрос: сколько детей у этого Фокина, а потом, как звали его бабушку… – издевательски усмехаясь, предположил Дитцвальд.
– Протест принят, – решил судья.
