Так сладко во втором часу пополудни спят только юноши. Для них ночь – самое ценное время. Всю до капельки надо выжать ее на гулянки, на посиделки с приятелями и юными прелестницами: пить вино, курить папиросы, мечтать о счастливом будущем. И только под утро завалиться спать, чтобы попытаться увидеть его воочию.
Глебка, развалившись на сене, мягко посапывал.
– Эй, добрый вечер! – крикнула Сашенька.
Мальчишка тут же подскочил, с перепуга опрокинув на себя невесть откуда взявшуюся здесь шляпную коробку дорогого модного магазина. Крышка с коробки слетела, и на сено высыпались сокровища, которые Глебка там хранил: огрызок карандаша, фотографическая карточка королевы Виктории, блестящие фантики от конфект…
– Ой! Вы? Я все узнал! Садовая…
– Дом 78 квартира 11.
Юноша растерянно попятился. Сашенька поспешила успокоить расстроившегося Глебку:
– Не бойся! Рубль ты честно заслужил.
И расстегнула ридикюль…
Сашеньке всегда хотелось умереть легко. Но не так рано! Ее тридцать пять, полвека назад пора увядания и первых внуков, теперь считались возрастом средним, впереди маячил бальзаковский, бурный прогресс медицины дарил надежду прожить как минимум до шестидесяти, а то и до преклонных семидесяти лет.
Удар, страшный и сильный, в первый миг отключил зрение, следом подкосились ноги и померкло сознание. Падения собственного тела Сашенька уже не почувствовала…
Глава семнадцатая
Дмитрий Данилович вернулся домой разбитым. После занятий умственных ломота даже сильней, чем от физических: ноги сводило, ныл живот, дрожали руки. Потому против своих правил в неурочный час князь вытащил из заветного ящичка сигару и чиркнул спичкой. Дым приятно обжег горло. Тарусов по-мальчишески выпустил его колечками. Потом подошел к буфету, налил в пузатую, на тоненькой хрустальной ножке рюмку коньячок, чокнулся с зеркалом, с чувством выпил и рухнул на софу, наслаждаясь редкой в их доме гостьей – тишиной. В квартире – никого, лишь он и Обормот, тихо посапывавший на этажерке. Несчастная Клаша в лечебнице, Наталья Ивановна гуляет с детьми. Вероятно, и Лешич с ней, на финал процесса ни он, ни Сашенька почему-то не остались.
А закончился суд быстро.
Дитцвальд, не поднимая глаз от бумаг, протараторил, что обвинения с Муравкина сняты, и Якоб, стукнув молоточком, освободил Антипа из-под стражи. Тот бросился к Марусе, но целоваться-обниматься не полез. Выхватил из ее рук младенца и выскочил из зала. После Тарусов встретил Муравкиных на крылечке: Антип громко выговаривал жене за измену, Маруся закрывала платком заплаканное лицо, чтоб не видно было синяк под глазом, и тихонько скулила. Попрощаться не довелось – поклонницы поднесли Дмитрию Даниловичу огромный букет чайных роз с капельками росы на бутонах и, окружив со всех сторон, препроводили к экипажу.
Ах, эти сладкие минуты славы!
Дмитрий Данилович вытянулся на софе. Хорошо-то как! Словно зимой на тройке летишь. И даже колокольчик где-то вдалеке звенит… Князь не сразу сообразил, что не колокольчик, а в дверь ему звонят! Вышел в коридор и остолбенел. В прихожей озирался по сторонам околоточный Челышков. Увидев князя, смутился:
– Я звонил, ваше сиятельство! Но никто не открыл. Дверь толкнул, а она не заперта. Вот и вошел!
– Все моя проклятая растерянность. С непривычки забыл запереть. Чем обязан, голубчик?
Если быть честным, князь открывал сегодня дверь ключами впервые. Спасибо Сашеньке, что заставила их взять.
– А я испугался – не случилось ли что? – продолжал оправдываться Климент Сильвестрович. – Дворник сказал, дома вы.
– Дома, дома. Наслаждаюсь одиночеством.
– Что дети, гуляют?
– И супруга тоже. Дома только я да кот. Проходите! – Дмитрий Данилович пригласил гостя в кабинет. – Выпьете со мной?
Переполнявшую радость требовалось хоть с кем-нибудь разделить.
Околоточный отказался:
– Благодарствуйте, не могу – служба! Жаль, супруги вашей нет. Не знаете, скоро прибудет?
У Дмитрия Даниловича тревожно заныло под ложечкой. А и вправду, где Сашенька? Почему уехала из суда, не дождавшись? Последние дни жена вела себя странно, очень странно, можно даже сказать – вызывающе. Князь пытался призвать ее к порядку, но не получилось. И вот результат: полиция по ее душу пожаловала! Неужели во что-то вляпалась?
– Понятия не имею! А что случилось? Сашенька что-то натворила?
– Нет, ну что вы! Просто хотел ей вопросик задать…
У Дмитрия Даниловича отлегло с души.
– Может, я смогу помочь?
– Может, и сможете! Ее сиятельство вчера вечером посетила Дондрыкину, купчиху с моего околотка.
– Да, мне об этом известно.
– Часом не знаете, о чем они разговаривали?
Челышков столь испытующе глянул на Дмитрия Даниловича, что тот от неожиданности признался:
– Понимаете, я в свое время хаживал к этой дамочке…
– И?
– Супруга узнала и закатила гранд-скандал!
Челышков хмыкнул, а князь смутился. Зря он это сказал. Поняли его явно превратно, потому что у простых людей и нравы проще. Муж творит, что пожелает, а жена его домашняя рабыня. Современные же отношения, основанные на взаимной любви, доверии и ответственности, простолюдинам пока непонятны.
– Еще что-нибудь?
Челышков не отвечал, и князь шестым чувством догадался, что вопросы к Сашеньке – предлог. А приехал околоточный совсем по иной причине. Но озвучить ее не решается.
И тут вновь зазвенел звонок. Князь с Челышковым, как по команде, вздрогнули.
– Наверное, Сашенька, – улыбнулся Дмитрий Данилович и крикнул: – Открыто!
Оставив гостя в кабинете, он вышел в коридор, но в прихожей увидел не жену, а незнакомую даму. Пахло от нее сладкими духами вперемешку с нафталином (увязавшийся за Тарусовым Обормот даже чихнул).
– Живолупова Поликсена Георгиевна! – отдышавшись, представилась посетительница.
– Очень приятно – князь Тарусов!
Неужели первая клиентка?
Он принял накидку с зонтиком и пригласил в кабинет.
– Поликсена? – изумился Челышков, когда домовладелица туда вошла.
– Климент? – в свою очередь удивилась посетительница и раскрыла объятия: – Какими судьбами!
– Я по службе, – уклонился от объятий околоточный. – Матрена пропала.
– Ты здесь ее ищешь? – Поликсена Георгиевна хихикнула.
Она, несомненно, страдала дальтонизмом. Светло-зеленое платье, красный пояс, фиолетовая шаль.
– Княгиня Тарусова вчера заезжала к Матрене, – с неприкрытым раздражением объяснил Челышков. Странно, почему он оправдывается? – Может статься, даже последней была, кто Матрену видел.
