Когда дезертиров вылавливают, то штрафуют на крупную сумму. Поскольку большинство из них записалось на флот, будучи безработными, то денег у них, естественно, не водится, так что их сажают на гауптвахту. Даже если дезертир не успел ничего натворить, у него отбирают удостоверение личности и лишают права выходить за территорию базы. Он превращается в птичку в клетке. Потом его вышвыривают из флота, и он опять становится тем, кем был раньше, — уличным хулиганом.
Меня обуял ужас. Спун сбывал наркотики, причем крупными партиями, названивал в какие-то посольства, да еще эти странные документы… Беспокоило меня, собственно, не то, что Спун совершил преступление, а то, что из-за этого он мог исчезнуть из моего поля зрения. Лично передо мной он был ни в чем не виноват — разве что в том, что забил мне голову воспоминаниями. Прежде у меня не было никаких воспоминаний. Я ненавидела все, что должна была помнить. Но теперь все стало иначе. И я не была уверена в том, что сумею стереть всякую память о нем, когда он исчезнет. С чего это вдруг подобные мысли? До сих пор, пока я воспринимала Спуна как никчемного лоботряса, я совершенно не дергалась. Он просто был частью окружающего пространства.
Однажды пополудни раздался телефонный звонок. Очень странный звонок.
— Э-э, извините, это офис? Как называется ваша фирма?
— А кто это?
— Главное полицейское управление.
— Хватит дурить! Сколько можно разыгрывать! Что вам нужно?
Действительно, мне иногда названивали какие-то кретины и морочили голову. Это ужасно меня бесило. А однажды позвонил дружок Спуна, из его хулиганской компании, и сделал вид, что он из военно-морской полиции. Меня тогда аж затрясло. А поняв, что это дурацкая шутка, я просто рассвирепела. Какую же грязь я вылила на того парня, Вилли… А у него и в мыслях не было ничего такого.
— Дайте мне номер вашего телефона. Если вы, конечно, можете его дать. Я вам сама перезвоню. Вот и посмотрим, из полиции вы или нет!
Мужчина продиктовал мне номер. Я перезвонила. В самом деле, это было Главное полицейское управление. У меня поинтересовались, как мое имя и где я работаю, после чего повесили трубку.
Я ничего не понимала. Но полиция была японская, так что за Спуна я не волновалась. Меня больше заботило другое: девушки из нашего заведения прирабатывали проституцией, так что, может, полицейские что-то разнюхали? Особенно усердствовали студентки с Тайваня и из Юго-Восточной Азии.
Я слонялась из угла в угол, взвинченная дальше некуда. Потом налила себе полстакана виски и залпом выпила. «Куда я пойду, если мою лавочку прикроют? Возьмет ли кто еще такую бездарную певичку? Может, на пару со Спуном начать приторговывать наркотиками? Но я же трусиха. Нет, у меня ничего не выйдет…» — бубнила я, сидя на кушетке.
Из радиоприемника лился голос Тины Тернер. Ее огромный рот просто обворожителен, подумалось мне. Я подошла к туалетному столику и достала из ящика красную помаду. Набрав на кисточку толстый слой, нарисовала контуры губ, значительно превосходившие по размерам мои собственные. Потом старательно закрасила всё внутри контуров. Несколько раз промокнула губы салфеткой, оставив на ней алый след поцелуя, а потом наложила второй слой помады, чтобы лучше держалось. Цвет получился очень ярко-красным — даже не вишня, а скорее спелый нектарин. Удовлетворенная результатом, я закурила сигарету.
Посмотрев на себя в зеркало, я решила, что футболка и джинсы «Левис» не соответствуют имиджу, выудила из-под кровати ночной халат из черного шелка и надела его на голое тело. На коже красовались многочисленные царапины от когтей Осборна, халат тоже был весь в зацепках, но я нашла себя чрезвычайно эффектной. Я картинно отставила руку с дымящейся сигаретой, воображая себя героиней какой-нибудь драмы. Тут вернулся Спун.
— Привет, зайка!
Увидев меня, он даже дышать перестал. Потом прыснул. Выражение на его физиономии было какое-то непонятное.
— Страх-то какой! — выдохнул он. — Что, разве сегодня Хэллоуин? Просто консервированный помидор!
У меня слегка испортилось настроение. Но потом мне и самой стало смешно. В самом деле, похоже на помидор!
— Можешь его съесть!
Спун поцеловал меня. От моей помады его губы окрасились ярко-красным. Он нагнулся и посмотрел так, словно хотел прямо вгрызться в меня. Затем прижался губами к бедру. От его поцелуев на ногах оставались алые отпечатки. Ощущая кожей красные метки, я погладила Спуна по курчавым волосам — и едва не расплакалась.
— Спун…
Спун открыл рот, собираясь что-то ответить, но теперь я уже никогда не узнаю, что именно. Потому что в этот момент раздался проклятый телефонный звонок. Звонили не из полиции, а из какого-то посольства (в голове у меня все смешалось, и я не разобрала, из какого именно, скорее всего, о такой стране я и слыхом не слыхивала). Мужской голос попросил Джозефа Джонсона. Я страшно удивилась. Оказывается, у Спуна есть вполне нормальное христианское имя!
Спун подлетел к телефону.
— Everything all right!
[7]
— сказал он. Потом положил трубку и со счастливой улыбкой добавил: — Бэби, нам крупно повезло.
Но я даже не улыбнулась, охваченная каким-то недобрым предчувствием. Я, не мигая, смотрела на светящегося от счастья Спуна, как на неодушевленный предмет.
И тут раздался звонок в дверь. Сердце у меня оборвалось. Дрожа от страха, я взглянула на Спуна, ожидая его указаний. Он сделал знак глазами: пойди, открой! Мне было ужасно неприятно идти открывать дверь в таком виде. Как проститутка какая, у меня даже слезы на глазах выступили. Но я, поплотней запахнув халат на груди, нехотя отворила.
За дверью стояло человек пять полицейских в штатском. У женщины, явно иностранки, была очень смуглая кожа. Двое — пожилые японцы, еще двое — молодые американцы.
Первым начал японец.
— Ты знаешь этого человека? — Он не спеша достал фотографию Спуна и показал ее мне. Фотография была скверная. Спун вышел плохо, поэтому я не ответила.
— Я спрашиваю, ты его знаешь? Не ври! Он наверняка здесь. — Полицейский говорил негромко и спокойно, но со скрытой угрозой. Мне он не дал и рта открыть.
— Что вам нужно?
Полицейский помахал перед моим носом черной корочкой удостоверения. Оно было прикреплено шнурком к пиджаку. Когда он доставал свою книжечку, мелькнул пистолет. Меня затрясло.
От страха я онемела. Они молча оттолкнули меня и прошли в комнату прямо в уличной обуви.
Спун уже почуял неладное и затаился в задней комнате, но они бесцеремонно открыли дверь.
Из комнаты донеслись звуки потасовки. Потом раздался пронзительный вопль Спуна.
— Она не при чем! Закройте дверь!
Я застыла на пороге. Опомнившись, я взглянула в зеркало. В лице у меня не было ни кровинки, только пятна помады обманчиво алели на белой коже. На губах красовалась нарисованная улыбка.
