Надежда порывисто обняла его, повисла, уткнувшись в шею. Он не шелохнулся, словно каменный.
После долгой паузы пролепетала безнадежно:
– Хочу за тебя замуж... Делай скорее предложение. Ну?
– Сейчас не буду.
Она ожидала этого.
– Странно... Никто никогда не подавал кофе. Никто не делал предложения. Ну-ка, Сережа, скажи, почему.
– Не хочу, чтобы ты овдовела... Я суеверный.
– Знаю... Все, кто связан с риском, суеверные. Летчики, моряки, военные... Они говорят не «последний», а «крайний»...
– Тем более если знаешь... Володька женился на Тамаре... В первый и последний раз... Через год погиб.
Она чуть пошевелилась.
– Зачем ты мне врал про пожар в завале?
– Я не врал. Володька сгорел. Вернее, его сожгли. Взяли в горах тяжело раненного, облили напалмом... И сняли это на видео. Я смотрел...
Надежда обхватила его голову обеими руками и замерла. Он посчитал, что сказал слишком много, добавил виновато:
– Ничего больше тебе не скажу... Ты слишком впечатлительная.
– Сережа, Сережа, Сережа, – взмолилась она ему в ухо. – Я хочу ребенка. Я хочу ребенка! От тебя, слышишь?
Он высвободился, посмотрел ей в глаза.
– Прости... Не будем плодить безотцовщину. А вот когда кончится война... И начнется вторая жизнь... Как у твоего отца...
Надежда с потемневшим чужим лицом отшатнулась.
– Уходи, – вдруг тихо проговорила она, глядя перед собой.
Андрей медленно встал с постели, ссутулившийся, погасший, постоял с опущенной головой.
– Когда я вернусь с войны... А я вернусь!
– Уходи! – Голос ее стал звенящим и грозным.
Он молча и быстро оделся, остановился на пороге и обернулся:
– Когда кончится война, я найду тебя.
Надежда видеть его не могла, сказала в пустоту, уже беспомощно, бессильно и одновременно заклинающе:
– Уходи... – И упала ничком, скрутилась в эмбрион.
В передней хлопнула дверь. Щелкнул английский замок...
Надежде снилась война, которую она никогда не видела, поэтому выглядело все по-киношному, как мультик. Страшные янычары стреляли из пушек, и снаряды с пронзительным свистом летели в парковую беседку, где сидели, прижавшись друг к другу, они с Андреем. Взрывы взметались ближе и ближе, уже не походили на мультяшные, и Надежда все сильнее стискивала Андрея, а он становился все меньше, меньше, пока вдруг не превратился в младенца, завернутого в пеленки.
И тут раздался вой того снаряда – последнего, – который должен был накрыть беседку. Надежда рухнула на пол, закрывая собой ребенка.
Свист нарастал и заполнял все пространство...
Проснулась она от ужаса и не сразу поверила, что это свистит чайник.
Так и лежала, свернувшись в клубок на кровати без белья, в трессе телесного цвета, словно обнаженная, и сжимала в руках несуществующего ребенка.
Вскочила, побежала на кухню и выключила газ.
Потом поставила мобильный телефон на подзарядку и не удержалась, набрала заветный номер.
Ответ был как и всегда – выключен или находится вне зоны...
– Ну и ладно, – согласилась она с роком и наконец-то взяла пылесос.
Надя чистила пол и танцевала, и если бы не шум, можно было бы услышать, что она подпевает себе. А так лишь шевелились губы.
Не прошло и нескольких минут, как в дверь зазвонили и застучали. Надежда выключила пылесос, прислушалась и бросилась в переднюю. Не спрашивая, не глядя в глазок, открыла...
За дверью живым укором взирала на нее одинокая нижняя соседка, безнадежно мечтающая выйти замуж за вдовца Игоря Александровича.
– Наденька! – шепотом воскликнула она. – Вы знаете, сколько времени? Половина двенадцатого ночи, Наденька! Я старая, больная женщина. Я не могу уснуть!
– Простите, – повинилась Надежда. – В последние дни не замечаю времени...
– Потому что вы молодая и красивая! А что это на вас надето?
– Еще раз простите...
Но соседка была рада-радешенька, что наконец-то Надежда появилась в квартире.
– Когда вы видели в последний раз вашего отца? – тем же трагическим тоном продолжила она допрос.
– Сегодня утром. – Надя старалась не терять терпение.
– Он все еще на даче?
– Топит печь, чистит снег...
– Там уже выпал снег?
– Да, выпал...
– Бедный, бедный Игорь Александрович!.. – Соседка чуть не пустила слезу. – Знаете, что он мне сказал на прощание весной? «Я уезжаю навсегда!» И знаете почему? Он думает, что мешает вам, Наденька. Мешает устроить вам свою личную жизнь!
– Я уговорила его на зиму переехать домой, – хмуро сообщила Надежда.
– Да? Какая вы умница, Наденька! – воскликнула та. – Ему здесь будет гораздо лучше! В таком случае продолжайте. Наверное, вы убираетесь к его приезду?
– Да... Да-да!
– Убирайтесь, я потерплю. – И соседка потрусила по лестнице. – Мне совсем не мешает ваш пылесос! Хотя он очень громкий...
Надежда захлопнула дверь и, прислонившись к ней, постояла, после чего выдернула из розетки шнур пылесоса, наполнила ведро водой и взяла тряпку.
И в это время зазвонил квартирный телефон – старый, сталинский, гнусавый и громкий. Говорят, очень модный...
Она схватила трубку:
– Алё! Слушаю!
– Здравствуй, дорогая, – проговорила эбонитовая трубка. – Что ты сейчас делаешь?
– Кто это? – машинально спросила она, ибо голос, искаженный мембранами, показался незнакомым.
– Жаль, что не узнаешь меня по телефону, – проверещало в трубке. – Мы редко звонили друг другу...
– Господи, Андрей! Сережа?!
– Я не Сережа, – ответил голос. – И не Андрей... Меня зовут сэр Дюк, Петрова. Кажется, вы запутались в мужчинах.
Надежда бросила тряпку в ведро.
– Извини, Илья... У меня такой телефон.
– Не греши на аппаратуру. У тебя жизнь такая, Петрова. Зато теперь я знаю имена твоих любовников.
– Ну и замечательно! – Она швырнула трубку, подняла ведро и пошла в спальню.
Но тут запищала стиральная машина. Надя вернулась к ней, открыла крышку, принялась доставать и развешивать на веревках шторы.
Домашний телефон зазвонил снова.
После десятого гудка она с досадой подняла трубку:
– Слушаю, сэр Дюк.
– Ты делаешь успехи, – одобрила трубка. – Это хорошо... Чем занимаешься?
