Сообщение шестое – Голубой:
Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Возвращаюсь завтра.
Сообщение седьмое – Голубой:
Понимаю, пока ты не хочешь об этом говорить. А когда я перевезу к тебе свой компьютер, смогу ли я посылать тебе иногда что-нибудь очень приятное? Например, планировать, чем мы будем заниматься с тобой сегодня вечером? Это так возбуждает! Привет Тосе, Борису, Сейчасу, Потому, Найденышу… не знаю, может, ты разыскала еще парочку зверюшек со вчерашнего дня, поэтому, одним словом, всем вам.
У меня голова пошла кругом. Я не поняла, ничего не поняла, ничегошеньки. Я налила себе коньяку. Потом налила еще анисовой, привезенной с Кипра. Что все это значит?
Ну и идиотка же я! Все пропало. Теперь он узнал, какая я непроходимая дура. И врунья. Он прав. Он всегда был прав. Коня мне захотелось белого, и ничего, кроме этого, я была не в состоянии видеть! Не могу ему писать. Не могу звонить. Все без толку. Это конец. Он не простит мне моей дурости. А еще я обидела его. И выгнала. И сказала, что не люблю его. О, мамочки родные, а это Голубой! О, Адам Голубенький, я приготовлю тебе рождественскую курочку и подарю тебе миллион колокольчиков, и все… но только не позвоню.
Ведь невозможно же звонить в четыре утра! В четыре утра я могу, например, еще выпить. Восхитительно. Очень и даже очень! И если еще чуть-чуть добавить, то можно даже отправить письмецо. По электронной почте. В пять утра мне удалось разобрать то, что написано сверху: «Ответное сообщение». Э-э-э, да чего там… Еще рюмашку, и полный порядок, как ни в чем не бывало пошлю, но только одно короткое предложение, которое скомпрометирует меня раз и навсегда, он никогда не вернется, потому что Адам не из тех, кто связывается с глупыми обманщицами, имеющими лишний вес, проблемы с сантехниками и с шерстью на собачьей груди, на груди у собаки, само собой разумеется. Это должна быть очень умная и хорошая фраза:
Не растворяйся в дожде, Голубой Адамчик…
В пять тридцать на экране мне удалось разглядеть надпись: «Когда отправишь сообщение, оно будет помещено в папку „Ящик отправителя“ и будет выслано после команды: „Вышли и получи“». Я нажала ОК. И сделала еще глоточек прямо из бутылки. Теперь надпись на моем экране двоилась: «В ящике отправителя неотправленное сообщение, выслать его сейчас?»
О, этого я не знала. Мне не следовало бы ничего отправлять. Я все уничтожила. Всегда все уничтожаю. И правильно, что Эксикушел к Иоле. Которая, кстати, абсолютно нетолстая. Он правильно сделал, неглупый парень. Он был совсем не глуп. Я могу еще немножко выпить. Аромат аниса и Кипра. Обожаю Кипр. Обожаю Голубого. Я его всегда буду любить, до смерти, и он, только когда я умру, узнает, как сильно я его любила и как была глупа.
Я нажала ОК. Соединение установилось с первого раза. Вот ловкачка… Потому что пять утра. Еще глоточек – и можно заснуть навсегда. Потому что завтра воскресенье. Накануне воскресенья от выпивки вообще не бывает вреда…
О Господи, почему кто-то так громко звонит? Мамочка родненькая, никогда больше в рот не возьму анисовой водки. Кто там звонит по утрам? Это не телефон! Я спустила с кровати ноги. Комната слегка покачивалась вправо-влево. Это был домофон. На рассвете? В воскресенье? Я взглянула на часы. Час дня. Пошла в кухню. Почему Тося не открыла и не сказала, что я умерла?
А-а-а, у Тоси в одиннадцать соревнования по волейболу. Значит, она ушла.
Я была пьяна в доску. Мертвецки пьяна. А у калитки я разглядела белого коня. Я упилась до белой горячки. Спряталась за тумбочку. Выглянула еще раз. Верхом на коне сидел Адам. Под уздцы коня держала девушка в шапочке, с хлыстиком в руке.
Это была галлюцинация! Нет белых коней. Есть белые мыши. Никогда в жизни больше не прикоснусь к алкоголю. Я потихоньку продвигалась в прихожую. Звонок. У меня слуховые глюки. Потому что зрительные галлюцинации не могут еще и звонить в домофон. Я вернулась в кухню.
Они стояли там втроем. Белый конь, девушка в шапочке, державшая его за уздечку коня, и Адам. Три призрака.
Я нажала кнопку. Они вошли. Все трое. Я открыла дверь.
Адам сполз с седла. Наверное, впервые в жизни сидел на коне. Борис кинулся к двери, поджав хвост, и запутался у меня под ногами, когда я в панике пыталась спастись. Я упала на траву. В ночной рубашке. В час дня. На глазах у незнакомой женщины. Собственно говоря, это земля, пахнущая анисом, как-то навалилась на меня.
Адам поднял меня и поцеловал. О Боже, не надо целовать меня, даже когда я восемьдесят раз почищу зубы. Девушка в шапочке рассмеялась. А она красивая!
– Вот он, твой белый конь. Девушка была так любезна, что согласилась одолжить его нам ненадолго. Клянусь, это в последний раз, большое вам спасибо.
Она все смеялась, по-видимому, думая, что имеет дело с ненормальными.
Я крепко вцепилась в Адама. Пусть не пытается любезничать с девушкой, нет-нет, я так рада, мне так хочется пить, Господи, какая же я дура.
Коня увели, Борис заливался лаем, никогда в жизни он еще так громко не лаял, мне было просто необходимо выпить какого-нибудь соку. Адам обнял меня за талию, хорошо, что я немножко похудела, и сказал:
– Приятная девушка, правда? У него смеялись глаза.
Что в ней приятного? Может быть, она даже болела оспой, или нет, пускай лучше у нее будут прыщи, а еще лучше пусть она вообще не будет такой красивой, и я семикратно ее благословила, пожелала ей семь величайших благ…
…Рождество. Мама и папа поехали к моему братцу, видимо, любят его больше меня. Уехали, потому что считают, что не надо мной заниматься, и думают, что если я взялась за ум, то они возьмутся за братца. Нет справедливости в жизни.
Ужин подошел к концу. Это наш первый совместный праздник. Пришли Уля и Кшисик с дочерьми. С гитарой. – Будем сидеть возле наряженной елки с традиционным творожным тортом и петь рождественские колядки. Дома тепло, камин натоплен, торт на столе. Настоящий – из натурального масла, деревенских яиц, сахара и жирного творога. Очень вредный для здоровья.
Кшись бренчал на гитаре. Адам открывал вино.
Уля пришла за мной в кухню и сказала:
– А ты зарекалась, что никогда больше никаких мужчин, что они все одинаковые!
Неужели я была настолько глупа?
Ведь он не такой, как все.
